Арина Лыкова: «У меня профессия мечты, не знаю, чем еще можно заниматься с таким наслаждением»
Лицедейство присуще не только актерам, но и обычным людям, считает актриса театра «Мастерская» Арина Лыкова. О своем отношении к импровизации на сцене, о том, почему у нее нет кумиров и что считает рутиной, она рассказала в интервью «ЭГОИСТУ»
Арина, многие актеры вспоминают о своих детских впечатлениях от театра. Вас в детстве часто водили в театр?
Арина Лыкова. Мы жили в Пскове, и если приезжал достойный театр, конечно, водили. В основном мы ходили в кукольный. В более взрослом возрасте руководитель нашей театральной студии возил нас на фестивали молодежных полупрофессиональных театров, где я перезнакомилась с актерами. Тогда, в девяностые, не было еще ни интернета, ни компьютера, и мы смотрели спектакли в записях на видеомагнитофоне. Вот таким образом просвещались. Потом уже стала ездить в Москву и Петербург смотреть спектакли.
Но в театральную академию вы поступили спустя несколько лет после школы. Почему не сразу?
А. Л. До этого много чем занималась. Училась в музыкальном училище, в юридическом институте, прыгала с парашютом…
Искали себя?
А. Л. Скорее, пробовала. Мне все было интересно попробовать. Но все это время театр не оставлял меня. Участвовала в каких-то конкурсах, работала в любительском молодежном театре, преподавала в театральном классе сценическое искусство. Театр был таким естественным для меня, что многие спрашивали: почему ты не поступаешь в театральное? Я и сама задавала себе этот вопрос, пока не решила поступать в театральную академию.
Родители не были против вашего увлечения театром?
А. Л. У нас замечательная семья. Когда еще была ребенком, каждый праздник устраивала для родных и гостей выступления. Причем это не было так, что мне поставили стульчик и я читала на нем стишки. Я всегда все готовила сама. В семье меня всегда поддерживали, и никто не был против.
Это, наверное, из разряда фантастики, но моя семья никак не связана с театральным миром, а ведь бытует мнение, что невозможно поступить в театральное без связей. А я приехала и поступила.
В театральное, как правило, поступают романтики, но реальность более суровая. Не было потом разочарований?
А. Л. Я считаю, что это предубеждение.
Неужели все так гладко?
А. Л. В моей жизни, в принципе, нет склок. Возможно, часто я просто не считываю то, что происходит вокруг, или мне просто нет до этого дела.
В нашем театре особая этика, и, наверное, это не похоже на другие театры. У нас нет прим-балерин и массовки. У нас актеры могут играть в одном и том же спектакле как главную роль, так и второстепенную. В «Идиоте» в одном составе я играю Настасью Филипповну, а в другом – немку в третьем акте.
У нас нет обычной театральной системы, и с неэтичными закулисными проявлениями я не сталкивалась.
А как же тогда определение Ширвиндта: «Театр – террариум единомышленников»?
А. Л. Возможно, у него так и было, но у нас нет никакого террариума. У нас нет подневольных, все достаточно свободные, даже с финансовой стороны все равны – зарплата у всех одинаковая, независимо от того, какие роли ты играешь. В нашем театре ко всем одинаковое отношение, и не только к артистам, но и к техническим службам, администрации.
Раньше закулисная жизнь актеров была интересная – после спектакля актерские посиделки. А сейчас какая она?
А. Л. После премьер бывают банкеты, но сегодня люди другие. У актеров моего поколения и у тех, кто помладше, есть семьи, дети. У всех есть жизнь вне театра, и у большинства она здоровая и благополучная. Я ничем не отличаюсь от другого обычного человека, у которого другая профессия. Единственное отличие – что у меня профессия мечты, не знаю, чем еще можно заниматься с таким наслаждением. Остальная моя жизнь посвящена детям: утром я их собираю в школу, в садик, вечером укладываю спать, по выходным вожу в музеи. Единственное, чему я научила всех дома: мыть за собой посуду, чтобы я этим не занималась после спектакля.
И никаких междусобойчиков после спектакля?
А. Л. Я человек, в принципе, непьющий. Спектакли заканчиваются в одиннадцать вечера, иногда бывает пять спектаклей подряд. Поэтому еду домой отдыхать, потому что это важно с профессиональной точки зрения. Я забочусь о своей физической форме, так как многие мои роли завязаны на пластический рисунок. Иногда это бывает очень тяжело физически, это все равно что заниматься спортом пять часов без перерыва. Поэтому после спектакля еду домой, отдыхаю, утром может быть еще репетиция. Всегда стараюсь успеть вечером к детям, чтобы уложить их, поцеловать.
У каждого актера есть кумиры, которым они так или иначе подражают. Если без лукавства, у вас есть такая актриса?
А. Л. Я не сказала бы, что у меня вообще есть кумиры, но я человек увлекающийся. Люблю многих людей и актеров, но не сотворяю себе кумиров. Конечно, создавая каждую роль, а они очень разные, могу использовать чей-то опыт. Например, смотрю спектакль и вижу нюанс, который меня увлекает, потом могу его использовать. Но в моем исполнении он все равно выглядит иначе, и, наверное, я скорее цитирую, заимствую, вдохновляюсь.
Например, когда мы ставили спектакль «Счастье мое», вдохновлялась работой Надежды Румянцевой в фильме «Девчата». И опять-таки – скорее мне был интересен дух этой актрисы. Правда, в детстве у меня был один кумир – Фаина Раневская. Можно ли сказать, что я ей подражаю? Нет. Но внутри меня остались ее юмор, ирония, сарказм. Все это скорее сформировало мое отношение к себе самой.
У вас был небольшой опыт съемок в кино. Что-то удивило в разнице работы режиссеров кино?
А. Л. Не могу сказать, что у меня есть какой-то опыт киносъемок, в основном это были сериалы. Они снимаются очень быстро, это легкий труд. Профессиональный артист знает, что делать на площадке, понимает, как все устроено, умеет слушать задачи режиссера. То есть он приезжает на площадку, работает и едет домой. Но если возникает выбор между съемками и выпуском спектакля в театре, всегда выбираю театр.
И никакого отличия в работе режиссеров в театре и кино?
А. Л. Актерские задачи режиссера в кино похожи на театральные, но есть более строгие технические рамки: тут руку нельзя поднять высоко, а там надо так повернуть голову. В кино все локально и длинная дистанция. В театре я работаю с разными режиссерами, они разные, у всех разный подход, они ставят разные творческие задачи. В кино так же.
А с кем комфортнее?
А. Л. Мне не сложно работать в театре, это увлекательный процесс. Мне очень комфортно работать с людьми. Я очень рациональный человек, у меня стабильная психика, и даже если расстроюсь, то это длится недолго, потому что понимаю, что передо мной такой же человек, у которого много проблем. Очень терпеливо отношусь к режиссерам, потому что понимаю, какой объем работы у них. Если я выполняю свою актерскую работу, то режиссер отвечает за целый «курятник» вокруг – тысячи отдельных служб, другие актеры, и у всех свои амбиции, капризы. Поэтому всегда стараюсь помнить, что он человек, который отвечает за целую вселенную.
А что, в вашем театре есть капризные актеры?
А. Л. Не больше, чем в остальных, но, конечно, бывает.
И вы капризничаете?
А. Л. Это надо у режиссеров спрашивать, потому что к себе отношусь хорошо и считаю, что я самая прекрасная и лучшая!
Самая-самая?
А. Л. Я считаю себя очень покладистой и уверенной в себе, со мной легко договориться, если это касается спектаклей. Если режиссер просит сделать то-то и то-то, чаще всего делаю.
Случалось, что вы категорически отказывались что-то делать по его указанию?
А. Л. Было, но не так. Скорее, скажу, что у меня так не выйдет. А так, чтобы «не хочу! не буду!» – это непрофессионально, детский сад какой-то. Просто знаю, что могу, а на что не хватит потенциала.
После спектакля легко выходите из роли?
А. Л. Роли разные… Иногда хочется, чтобы какое-то время меня никто не трогал, нужно просто побыть одной. А другие – совершенно легко.
Есть такая роль, что, просыпаясь утром, вы счастливы, что вечером будете ее играть?
А. Л. Чаще всего просыпаюсь с мыслью, что сегодня будет хоть какая-то роль. Но бывает и так, что лень вставать и вообще что-то делать. Но все равно прихожу в театр и играю. Уже в театре чувствую азарт. Все мои роли сложные и энергозатратные. С одной стороны, рада, что они есть, а с другой – понимаю, что это большая работа.
Рутины нет?
А. Л. Нет, я не превращаю жизнь в рутину. Рутина – это когда каждый день нужно мыть посуду.
Хватает времени сходить в другие театры, посмотреть работу коллег?
А. Л. Я стараюсь. И вообще, когда нахожусь в каком-нибудь театре, забываю, что я актриса. Это такое удивительное чувство. Сижу в зале, чувствую себя обычным зрителем и думаю: «Как же они потрясающе играют, как они это делают?». Знаете, я даже не могу ответить на вопрос: что мне больше нравится – играть в спектаклях или смотреть их.
Любая профессия откладывает отпечаток на человека. Актерство – это лицедейство, и в жизни актеры могут говорить словами своих героев, и бывает непонятно, какие они на самом деле. Вы какая настоящая?
А. Л. Сейчас, когда беседую с вами, я настоящая. Но вот что интересно. Большинство моих друзей – это люди, далекие от актерства: учителя, менеджеры, медики. Я заметила, что лицедейство присуще не только актерам, очень многие люди играют в жизни. Это не плохо и не хорошо, просто факт. Иногда наблюдаю людей в транспорте, а там сериал на сериале: наигрывают так, что ни в одном театре так не смогут сыграть. Причем в театре готовят сцену, репетируют, а тут споткнулся на ровном месте – и такой начинается спектакль! Это просто фантастика, как играют люди в жизни.
В театре актеры делают это намеренно и осознанно, а в реальной жизни – не отдавая себя отчета. Получается, театр в этом плане честнее, в нем есть хотя бы какая-то творческая цель, а тех, кто играет в жизни, хочется спросить: вам-то это зачем? чтобы что?
Людмила Гурченко рассказывала, что образ Раисы Захаровны в фильме «Любовь и голуби» она подсмотрела у одной женщины. У вас было что-то похожее?
А. Л. У меня есть подружка, у нее очень интересная пластика движения рук – мягкая и нежная. Я использовала ее «руки» для своей роли Елены Тальберг в спектакле «Дни Турбинных». Когда мы ставили «Бесов», наблюдала за другими актерами, их движениями. Во время репетиций кто-то тер нос, другой грыз заусенцы, третий чесал руку. Я собрала всю эту партитуру, и мой герой Липутин весь спектакль ни на минуту не замирает, он весь – нервный тик, получился такой коллективный комок неврозов.
Бывает, что импровизируете во время спектакля?
А. Л. Есть актеры, замечательные, классные, и они говорят, что не любят импровизаций. В какой-то момент жизни и я была готова так говорить, знала, что импровизация – это особая зона безответственности. Актер в это время позволяет себе быть спонтанным и перестает думать о последствиях.
Настоящая импровизация, которая у всех вызывает восторг, – это спонтанность. В жизни, кстати, тоже. Я наблюдала, как одни люди импровизируют, а другие – нет, потому что боятся показаться нелепыми, вызвать непредсказуемую реакцию у окружающих.
Импровизация во время спектакля – это опасность и всегда неизвестность, что тебе за это будет. Иногда режиссеры так и говорят: «Это что такое? Я так не ставил». Погодите, а о чем мы говорим: про импровизацию или умение актера быть живым?.. Когда актер произносит текст в заданных обстоятельствах, то ему важно оставаться живым на сцене, а не превращаться в робота-исполнителя. Так происходит каждый раз, то есть не просто выходишь на сцену и повторяешь рутину, а происходит некий процесс. Если актер вышел, сказал, ушел, посидел в гримерке, снова вышел, сказал, то это, конечно, рутина.
