Эммануэль Брандт: «В последние минуты им чудом удалось попасть на британский корабль…»

Рядом с особняком Матильды Кшесинской на Петроградской есть удивительное здание в стиле модерн, напоминающее замок. Этот особняк в 1910 году для известного петербургского предпринимателя Вильгельма Брандта построил архитектор Роберт Мельцер. Известная Брантовская дорога на Малой Охте тоже про него, там были его лесопильные заводы. Правнук Вильгельма, Эммануэль Брандт рассказал в эксклюзивном интервью «ЭГОИСТУ» о том, как сложилась судьба Вильгельма Брандта после бегства от большевиков, о жизни русской диаспоры в Париже и своей мечте увидеть бухту Брандта. 

Эммануэль, расскажите, пожалуйста, как вашему прадеду удалось убежать из Советской России. Были ли ему угрозы после того, как большевики захватили власть?

Эммануэль Брандт. Отец рассказывал мне со слов своей бабушки Юлии, что почти сразу после того, как большевики захвали власть, они посадили его в тюрьму как кулака. Так они называли всех богатых людей. Он также принадлежал к аристократии, а это уже считалось большевиками преступлением. Бабушке чудом удалось приобрести – вероятно, за деньги –паспорта Афганистана, и это спасло семью.

К сожалению, я не знаю подробностей, но в 1918 году всей семье удалось сбежать из советского Петрограда. Сначала они перебрались в Латвию через немецкий карантинный лагерь в Плескау. При наступлении Красной армии в 1919 году чуть ли не в последние минуты им чудом удалось попасть на британский корабль, который доставил их в Лондон.

Его особняк на Петроградской стороне говорит о том, что он был очень состоятельным человеком.  Как ему удалось добиться такого успеха?

Э. Б. В 1870 году, когда Вилли было всего четыре месяца, умерла его мать. Отец сначала увез четырех детей к бабушке в Англию, а затем в Санкт- Петербург, где Вилли и его сестру Элизабет усыновили Эммануэль Генри и Ида Брандт. Дело в том, что они были двоюродными братом и сестрой и решили по этой причине не заводить собственных детей. Элизабет умерла на следующий год.

Как сложилась его судьба в Европе?

Э. Б. Поскольку семья лишилась всего имущества, которое у нее было в России, то первоначально она существовала на те деньги, которые были на счетах в английских банках. В 1923 году Брандты переселились в большой дом в Ле Пек, это недалеко от Парижа. Там был большой роскошный парк и конюшни.

В России он был известным и успешным бизнесменом. Удалось ли ему организовать бизнес в эмиграции? 

Э. Б. Видите ли, первые годы многие эмигранты – политики, бизнесмены, белогвардейцы – думали, что советская власть ненадолго, и эмиграция считалась временной. Дескать, скоро они все вернутся в Россию. Мой прадед не стал открывать нового дела, поскольку состояние позволяло семье вести вполне нормальную жизнь. Вильгельм вернулся на работу в компанию Guaranty Trust & Co. в Париже, но через год внезапно умер в возрасте 54 лет от инсульта. Он похоронен на знаменитом парижском кладбище Пер-Лашез.

Что вам рассказывали ваши родственники о России?

Э. Б. В основном моим источником знаний о ней был мой папа Уильям Эммануэль. Его родным языком был русский, он был крещен в православной вере. Папа старался изо всех сил сохранить память об истории семьи с помощью фотографий, документов, книг и предметов. Папа сделал много для того, чтобы составить генеалогическое древо нашей фамилии. Я мечтаю когда-нибудь перевести его работу на русский язык. Большую роль в передаче мне знаний о России сыграла подруга моей бабушки. У нее был сын Николай Иванигин, он был очень культурным человеком и много рассказывал мне о причинах революции и истории России.

Вы знаете русский язык?

Э. Б. С двух до шести лет я ходил во французский детский сад. Мой отец Уильям Эммануэль был русским и очень хотел, чтобы я тоже выучил русский язык, это дало бы возможность интегрироваться в нашу диаспору. Самый идеальный возраст для изучения языков – это два-три года. Кстати, папа рассказывал, что в его детстве в семье каждый день говорили попеременно на разных языках – французском, русском, английском и немецком. Это связано с тем, что наши очень далекие предки были купцами Ганзейского союза в XVIII веке, еще до того, как семья переехала в Россию. 

Папа работал и поздно приходил домой, мама дома говорила по-французски. Рядом с нашим домом под Парижем была русская школа при Русской православной церкви.  В три года я был слишком маленький, чтобы посещать ее занятия, но по настоянию родителей в ней согласились присматривать за мной по четвергам, в этот день детский сад не работал. У меня тогда не было необходимой настойчивости в изучении языка, о чем сожалею сегодня. Но я хорошо запомнил музыкальность русского языка и священников в черных одеждах и с бородами. Они были очень терпеливы и добры ко мне.

Представьте себе, это был настоящий кусочек дореволюционной России, как бы путешествие в прошлое. Там все было как прежде: и образ жизни, и мебель, и еда, и школьное образование, и, конечно, моральные и религиозные ценности. Общественная жизнь перемежалась православными праздниками, а русская диаспора была похожа на своеобразную капсулу, в которой застыла Россия начала прошлого века. Надо сказать, что в семье меня всегда наставляли: учись, стань хорошим человеком, и однажды, когда не станет коммунистов, ты вернешься в Россию и создашь свою компанию, как это делали твои предки. Увы, история распорядилась иначе.

Как?

Э. Б. Несмотря на то что мои папа, бабушка, двоюродные бабушки и двоюродные братья и сестры говорили по-русски, моя мама была француженкой. Я не смог справиться с перегрузкой двумя языками, несмотря на то что все старались научить меня говорить по-русски. Кроме этого, у меня были уроки музыки, да и просто была учеба. Я честно много раз пытался выучить русский, но английский язык был более полезен мне для изучения физики.

В 1975 году у меня была возможность поехать в Москву, но случилось так, что нужно было выбирать – или ехать в нее или в престижные Стэнфорд и Беркли. Я выбрал последнее. В качестве компенсации читал русскую литературу. Ежедневно моя поездка на факультет наук в Париже занимала три часа. В течение семи лет, пока учился, прочитал в дороге все романы Достоевского и Солженицына, в России они тогда были запрещены.

Но желание посетить Россию осталось?

Э. Б. Конечно. У меня всегда было желание посетить Россию, пройти по следам своих предков. Это не только Петербург, но и Архангельск. Мне хотелось бы увидеть бухту Брандта на Новой Земле, ведь мой прадед финансировал в том числе и полярные исследования, в частности Северный морской путь.

Как сложилась ваша жизнь? Чем вы занимались?

Э. Б. После бакалавриата по специальности «наука и математика» в Парижском университете еще четыре года изучал физику. Жизнь сложилась так, что мне пришлось заниматься и изучением искусственного интеллекта, и цифровым оборудованием, и руководить разработкой программного обеспечения операторов связи. Кроме этого, много путешествовал.

В 2016 году вышел на пенсию и с тех пор делю свою жизнь между Францией и Андалусией. До сих пор интересуюсь фундаментальной физикой, математикой, нейронауками и еще наверстываю философию и историю – мне еще столько интересного предстоит узнать.

Многие потомки русских эмигрантов чувствуют себя русскими. У вас есть похожее чувство?

Э. Б. Знаете, гражданство Франции для меня никогда не было вопросом политики, скорее это был вопрос интеграции в этой стране. Мое сердце и душа до сих пор в России. Я не чувствую себя французом.

___

Фото восстановлены при помощи сервиса i2img.com