Евгений Лукин. Блокада как седьмое доказательство бытия Бога
Петербургский поэт, прозаик и историк Евгений Валентинович Лукин – личность в своем роде легендарная. Офицер, как и знаменитые русские классики ХIX века, участник боевых действий на Северном Кавказе, он постоянно открывает своему читателю что-то новое в, казалось бы, давно изученных областях русской и мировой истории. Накануне 80-летия Ленинградской Победы – полного освобождения нашего города от нацистской блокады – у Евгения Валентиновича вышла новая книга для детей и родителей – «Азбука блокадного Ленинграда», и он любезно согласился ответить на вопросы «ЭГОИСТА»
Скажите, сегодня, спустя 80 лет после освобождения города от блокады, какой примерно процент информации об этих событиях остается еще неопубликованным и засекреченным? И чего касаются запреты, информации о чем?
Евгений Лукин. Полвека тому назад блистал такой замечательный драматург, как Аркадий Хайт. Это он придумал идеологию целого сериала советских мультипликационных фильмов про доброго кота Леопольда и двух мышей-хулиганов. Фраза, которую то и дело произносит добрый кот – «Ребята, давайте жить дружно!», – стала квинтэссенцией тогдашней официальной идеологии, характерной для эпохи разрядки напряженности. Она живуча и поныне, ибо отражает некоторые особенности нашего менталитета. Эта фраза произносилась всегда, когда дело касалось каких-либо острых исторических коллизий. К примеру, в Советском Союзе предпочитали помалкивать о чудовищных преступлениях бандеровцев. Сожжение белорусской деревни Хатынь официально приписывалось немцам, а на деле ее уничтожили украинские националисты. По поводу блокады часто приводят приказ Гитлера стереть Ленинград с лица земли. Но почему-то совсем не вспоминают об аналогичном заявлении тогдашнего президента Финляндии Ристо Рюти: «Ленинград должен быть уничтожен как крупный город».
По большому счету, то же самое происходит и сегодня. Лишь в 2022 году, спустя почти восемь десятилетий, городской суд Санкт-Петербурга впервые признал блокаду военным преступлением и геноцидом. В решении суда впервые говорится, что военное блокирование невской столицы осуществляли не только войска Германии, но и вооруженные подразделения из Бельгии, Италии, Испании, Нидерландов, Норвегии, Финляндии. Им усердно помогали добровольцы из числа австрийцев, латышей, поляков, французов, чехов. Короче говоря, блокада Ленинграда осуществлялась усилиями всей Европы. Но много ли мы накануне 80-летия Ленинградской Победы говорим об этом эпохальном решении Санкт-Петербургского суда? Да практически не говорим, оправдывая свою «засекреченную» молчаливость фразой кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!»
События блокады как-то коснулись вашей семьи?
Е. Л. Начну опять с кино. Замечательный режиссер Константин Лопушанский в 1980 году выпустил самый гениальный фильм о блокаде – «Соло». Его сюжет прост: симфонический оркестр Ленинградского радио готовится исполнить Пятую симфонию Чайковского с трансляцией на Лондон. У валторниста (его сыграл актер Николай Гринько) большая партия соло. А сил, чтобы ее сыграть, нет. Доходяга вспоминает, что где-то дома остался мешочек с пшеном. И отпрашивается у дирижера – на поиски мешочка. Он бредет по заснеженному городу, видит на улицах запорошенные трупы, замерзшие троллейбусы. Свой дом находит разбомбленным и никакого заветного мешочка не обнаруживает. Голодный, он идет в баню и не столько моется, сколько греется у тазика. А потом возвращается в Дом радио и с вдохновением исполняет соло на валторне. Моей тетке во время блокады повезло. Ее, четырнадцатилетнюю школьницу, взяли кочегаром в котельную при бане. Труд был тяжелый – она денно-нощно бросала уголь в топку. Но зато имела рабочую пайку и была в тепле. Благодаря чему и выжила в блокаду. Окна моей квартиры как раз выходят на ту котельную, где трудилась в блокаду тетка. И вот когда я приглашал ее в гости, она всегда отнекивалась: «Не могу я в твой двор заходить. Как войду, так блокаду вспомню». Однажды смотрели с ней фильм Константина Лопушанского. И тетка вдруг обмолвилась про несчастного валторниста: «Это я его угольком в бане согрела».
Вы только что издали книгу о блокаде для детей. Она называется «Азбука блокадного Ленинграда». Понятно, что детям как-то узнавать об этом надо – и не только детям из Санкт-Петербурга, но и, наверное, было бы полезно и во всей стране и в мире. Как это можно рассказать детям, чтобы не напугать их до смерти, не повредить нежную детскую психику? Ваш рецепт, которым вы пользовались при написании этой книги?
Е. Л. Петербургская писательница Татьяна Кудрявцева недавно написала книгу «Маленьких у войны не бывает». В ней она поведала о тяжелой судьбе детей в годы блокады. Нам известен дневник Тани Савичевой: «Все умерли. Осталась одна Таня». Но ведь таких детей, оказавшихся перед лицом смерти, было немерено. В своей книге «Азбука блокадного Ленинграда», вышедшей в издательстве «Литпроект», я привожу воспоминания актрисы Алисы Бруновны Фрейндлих. Когда началась блокада, ей было шесть лет. Она выжила благодаря своей бабушке Шарлотте. Та кормила ее по часам, доставая крохотные кусочки хлеба из запертого шкафа. И Алиса Бруновна вспоминает, как она умоляла стрелку часов двигаться побыстрее, – так хотелось кушать. Основываясь на этих воспоминаниях, я написал стихи, посвященные великой актрисе:
Был шкаф похож на истукана –
Угрюм и мрачен, глух и слеп.
Достоин печки был жестяной,
Но в нем тогда хранился хлеб.
Хранился он за мощной дверцей,
Которую не отворить.
У шкафа не имелось сердца –
Он неспособен был любить.
Затем Алиса и молилась
Не истукану, а часам,
Чтоб дверца поскорей открылась
От заклинания: «Сезам!»
И в долгожданную минуту
Лишалась дверца мощных скреп:
Являлось сказочное чудо –
Блокадный ленинградский хлеб.
На деле бабушка Шарлотта,
Владея золотым ключом,
Дарила девочке голодной
Картину с радостным концом.
Как видим, маленькая Алиса абсолютно все понимала и мужественно дожидалась, когда ей дадут кусочек хлеба. Поэтому, повествуя о блокадных днях, мы должны придерживаться одного рецепта, одного правила – говорить только правду, которая служит воспитанию человека в человеке.
Но ведь в блокадной теме много такого, что сейчас принято маркировать 18+, из области ужасного: голод, массовые смерти, каннибализм на фоне совсем другой жизни советской партийной элиты города – много, наверное, засекреченного по сей день?
Е. Л. Сегодняшняя концепция европейских идеологов заключается в том, чтобы оправдать военных преступников, осуществлявших блокаду. Они говорят, что под Ленинградом и русские, и немецкие солдаты в равной мере подвергались невыносимым страданиям – голоду, холоду, бомбежкам. А в это время в Смольном жрали ромовые бабы и всячески наживались на общей беде. Все это безобразие будто бы происходило с благословения Сталина. Поэтому в годы войны русским и немцам надо было объединиться, чтобы свергнуть кремлевского диктатора и его клику в Смольном. Иными словами, русские должны были сдаться и встать под одно знамя с Гитлером.
Эта концепция не нова. Напомню, что 4 ноября 1941 года летчик Алексей Севастьянов в небе над Ленинградом совершил первый ночной таран немецкого бомбардировщика. Командир экипажа обер-лейтенант Вильгельм Белл выпрыгнул с парашютом и при приземлении был схвачен нашим патрулем на одной из ленинградских улиц. На допросе он нагло заявил, что причиной бомбежек города является отказ от добровольной сдачи в плен: «Русские сами виноваты, что мы бомбардируем их города. Почему они не сдаются?»
Во время блокады было всё – и небесный взлет человеческого духа, и падение в глубины сатанинские. Поэтому блокада – как душа, которая, по словам Достоевского, остается полем битвы между Богом и дьяволом. И задача человека состоит в том, чтобы выбрать, на чьей ты стороне. Если ты на светлой, божественной стороне, то будешь искать примеры великого самопожертвования, и образцом для тебя станет старый пекарь Даниил Иванович Кютинен, который умер от голода у печей с горячим хлебом. А если ты на противоположной стороне, то под лозунгом «борьбы за правду» будешь осатанело искать примеры людоедства или подсчитывать количество съеденных ромовых баб. В первом случае твоей задачей будет возвышение человека, а во втором – его унижение, низведение к животным инстинктам.
Ахматову, Шостаковича и очень много в том числе и простых людей, например, большинство моих родственников, успели эвакуировать из Ленинграда по воздуху или по Дороге жизни еще в 1941-м. Скажите, а советское руководство рассматривало всерьез возможность вынужденной сдачи города немцам и финнам?
Е. Л. Тогда считалось жизненно важным спасти научный и творческий потенциал страны. Секретарем партийной организации Ленинградского союза писателей был поэт Дмитрий Цензор, который в молодости участвовал в заседаниях «Цеха поэтов» Николая Гумилёва. Готовя списки на эвакуацию, он не забыл про свою давнюю знакомую Анну Ахматову, хотя она и не числилась в рядах партийных стихотворцев. Он просто понимал ее ценность как великого русского поэта. Кстати, Дмитрий Цензор эвакуировал по Дороге жизни и своего юного пасынка – будущего знаменитого фигуриста Олега Протопопова.
Надо отметить, что не все творцы стремились покинуть блокадный Ленинград. Талантливый русский художник Иван Билибин на предложение эвакуироваться заявил: «Из осажденной крепости не бегут – ее защищают!» А историк Сергей Аннинский согласился отправиться на Большую землю только после выполнения срочного поручения – написать очерк о великом русском полководце Александре Невском для популярной солдатской серии «Наши великие предки». Во время следования по Дороге жизни он скончался от истощения. В своей «Азбуке» я посвятил ему стихотворение «Эвакуация», памятуя, что в данном случае была эвакуация на небеса.
Что касается возможной вынужденной сдачи города, то руководство Ленинграда было обязано рассматривать все варианты развития событий, в том числе и крайнюю версию катастрофы. Как известно, чекисты уже производили тайное минирование стратегических объектов на случай внезапного захвата города немцами. Но прибывший на смену Климу Ворошилову новый командующий Ленинградским фронтом Георгий Жуков твердо заявил, что никакой сдачи Ленинграда врагу не будет. Кстати, в этот момент изменилась и стратегия вермахта: вместо захвата Ленинград подлежал блокаде. Иными словами, Гитлер выбрал другой способ умерщвления ленинградцев, поменяв мгновенное убийство на медленную смерть от голода и холода.
Откуда, на ваш взгляд, у жителей и защитников Ленинграда бралась уверенность в победе в самые сложные недели и месяцы – та уверенность, которую мы слышим в стихах Ольги Берггольц? В чем секрет этой психологии, которая, в конце концов, наверное, и привела к успеху? Такова была мощь советской пропаганды или этот удивительный оптимизм имел еще какие-то истоки?
Е. Л. Один из героев моей книги «Азбука блокадного Ленинграда» –прекрасный поэт Глеб Сергеевич Семёнов – во время блокады и после нее написал большой цикл стихотворений о том страшном времени. Среди них есть стихи о начале блокады, где очень точно передано ощущение тревожной неопределенности, которое испытывали тогда многие из-за отсутствия достоверной информации:
Пусто в сквере, когда-то звонком.
Где-то жарят картошку с луком.
Я боюсь уже верить сводкам,
И боюсь еще верить слухам.
Конечно, подобные стихи вряд ли напечатали бы в те суровые годы. Требовалась иная поэзия – боевая, мужественная, зовущая к победе. Такую поэзию создавала Ольга Берггольц, ставшая «музой блокадного Ленинграда». Между тем в своих дневниках поэтесса описывала и интеллигентскую рефлексию на грозящую опасность вхождения немцев в город. Подобную рефлексию отразил в своих воспоминаниях и Даниил Гранин – автор незабвенной «Блокадной книги».
Но другие творческие люди, напротив, не испытывали никаких сомнений в нашем торжестве. К таким поэтам относится, например, превосходный философский лирик Вадим Шефнер. Он создал самое гениальное стихотворение о блокаде – «Зеркало».
Как представляется, в основе той уверенности в победе, которую тогда испытывали защитники и жители блокадного города, лежит много факторов. Но главный среди них – это любовь к свободе, любовь к независимости. По мысли философа Владимира Соловьёва, душа русского человека всегда восстанет против любого внешнего насилия, против любого внутреннего падения, и поднимется к Богу, к человеческому достоинству.
Во время Великой Отечественной войны руководство СССР в лице товарища Сталина, прошедшего в свое время практически полный курс Духовной семинарии, стало поворачиваться лицом к Русской православной церкви. Как известно, последствия этого поворота не заставили себя ждать – Советский Союз переломил ситуацию на фронтах и начал свое победное шествие на Запад. Как вы относитесь к той мысли, которой придерживаются многие христиане, что нацистское нашествие на СССР стало наказанием Господним за поругание веры и церкви, происходившее в нашей стране в 1920–1930-е годы?
Е. Л. Древнерусская песнь «Задонщина», посвященная нашей победе в Куликовской битве, объясняет нашествие на русскую землю полчищ Мамая «Божьим наказанием за наши великие грехи». Это довольно расхожее представление о причинах бедствий и несчастий, распространенное среди православных христиан. Слава Богу, что это именно так: русский человек обвиняет в происшедшем не какого-нибудь чужака, а прежде всего именно себя – как он попустил лихо, в чем нагрешил, какому злодею потакал? В таких размышлениях кроется залог наших побед и путь к покаянию и очищению. Еще Достоевский подчеркивал, что русский человек никогда не возводил в культ свои пороки, свои недостатки, а всегда старался преодолеть их силой своего духа.
В годы блокады Русская православная церковь играла крайне важную роль, о чем в своих трудах много и хорошо рассказывает церковный историк, доктор исторических наук Михаил Шкаровский. И хотя в городе было открыто всего с десяток церквей, они всегда были переполнены народом. Даже к поруганной часовне блаженной Ксении Петербургской все время шли изможденные люди, надеясь получить утешение. Частенько они оставляли там записки с сокровенными просьбами: «Дорогая святая Ксеньюшка, моли Бога, чтобы немец не разбомбил наш дом и чтобы мы не умерли голодной смертью». И об этом я тоже написал стихи, опубликованные в «Азбуке».
Оказавшись в трудных условиях блокады, когда, по словам поэта Глеба Семёнова, «быт превращался в бытие», русский человек непременно обращался к Богу. Поэтому те страшные гонения на христианство, какие учинили воинствующие безбожники в первые два десятилетия советской власти, по большому счету лишь укрепили Русскую православную церковь и веру людей. А феномен блокады открыл нам седьмое доказательство Божьего бытия. Трудно не согласиться с постулатом: если Бога нет, то что же вы, ревнители безверия, все время боретесь с Ним?
