Игорь Агеев: «Кино большей частью стало напоминать самодеятельность»
Профессию сценариста сегодня уронили ниже плинтуса, считает автор сценария фильма «Гений» и таких сериалов, как «Агент национальной безопасности», «Бандитский Петербург», Игорь Агеев. О том, почему из актеров он решил пойти учиться на драматурга, о привилегиях сценаристов в советское время и своей пенсии он рассказал в интервью «ЭГОИСТУ»
Игорь Валентинович, вы начали писать пьесы, еще когда служили актером в ТЮЗе. Обычно актеры мечтают стать режиссерами, а вы – драматургом. Почему?
Игорь Агеев. Случайно. Знаете, есть такая поговорка: посеешь характер – пожнешь судьбу. Это про меня. Куда ведет меня жизнь, туда и ведусь. Всю жизнь хотел быть актером, но когда учился у Зиновия Яковлевича Корогодского, нам, студентам, задавались разные творческие задания, в том числе и письменные. Каждый должен был описать день, проведенный в студии. Кто-то писал в стихах, кто-то еще как, в итоге получалась летопись курса. Наверное, это и повлияло на меня – я стал писать для театра.
Как-то одна пьеса попала в руки завлиту Малого драматического театра, и мне передали, что он просил меня зайти к нему. Я пришел к назначенному времени, сел около кабинета. Вскоре из него выглянул человек, потом еще раз. «Здесь никто не проходил?» – спросил он. «Никто». И так еще раза два он выходил, пока не спросил, кто я такой. «Мне сказали прийти, – говорю, – по поводу моей пьесы». «Так это вы?» – удивился он. Пригласил в кабинет. Однако, когда узнал, что я актер, встреча превратилась в мастер-класс по основам драматургии. «Вот вы задаете… Но не вытягиваете, не вытягиваете», – говорил он. А мне было тогда двадцать два – и, признаться, я до сих пор не понимаю, что он имел в виду.
Позже Зиновий Яковлевич Корогодский, ознакомившись с моими драматургическими опытами, рискнул предложить мне написать пьесу о современной школе. Я написал. Пьеса в театре понравилась. Стали репетировать. Его сын Данила был художником-постановщиком, уже сделал макет. Из репетиционной комнаты вышли на сцену, и тут приходит распоряжение Министерства Российской Федерации: пьесу запретить, автор не имеет специального образования, и вообще!.. Вот тогда и стал думать: не поступить ли мне в Литературный институт? Но терять пять лет не хотелось.
Мне подсказали, что есть Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров в Москве, но сначала нужно было пройти конкурс на «Ленфильме». Я показал свои «творения» легендарному редактору студии Фрижетте Гургеновне Гукасян. Где-то через пару дней она мне позвонила: «Игорь, не могли бы вы завтра принести то-то и то-то, мы собираемся подавать ваши документы на конкурс Высших курсов».
В Москву приехало поступать пятьдесят человек со всего Советского Союза, мастера отобрали двенадцать, а закончили курсы всего десять. К профессии кинодраматурга тогда относились очень серьезно.
Можно сказать, вам повезло, что вашим мастером стал Валентин Черных, автор сценария оскароносного фильма «Москва слезам не верит»?
И. А. В приемной комиссии сидели мастера и выбирали. «Этого я беру себе», – говорил один. «А того я себе возьму», – говорил другой. Черных взял двоих – меня и парня из Белоруссии. И уехал в Канаду на несколько месяцев собирать материал для фильма «Вкус хлеба». Три месяца я был предоставлен сам себе. А когда Черных вернулся, поинтересовался с ходу: «Давай показывай, что написал!» А я ничего не писал: думал, что если приехал в Москву – меня посадят и будут учить. «Ну что же, у тебя есть месяц. Если ничего не напишешь, будем отчислять!» Я впал в кому, но через пару дней вышел из нее, сел за стол и начал работать.
Чему научил вас Черных?
И. А. Что касается профессии, то теорию нам читал замечательный режиссер и драматург Александр Наумович Митта. А Валентин Константинович делал конкретные замечания по тем рукописям, которые я ему приносил.
Вы начинали еще в советское время, когда существовали идеологические рамки. Они повлияли на ваше творчество?
И. А. Мне повезло – началась перестройка.
Вы были автором сценария нашумевшего тогда фильма «Куколка». Не было проблем со съемками?
И. А. Это был мой дипломный сценарий. К счастью, фильм по нему снял Исаак Фридберг, он тогда был восходящей звездой. Перед началом съемок мы несколько раз встретились, кое-что переписали, и в одну из встреч я зачем-то рассказал ему, что в десятом классе у меня был роман с учительницей. Даже жениться собирался на ней, хотя ее ребенку было пять лет. Фридберг предложил мне вставить эту историю в сценарий, хотя речь в нем шла о девочке-спортсменке, которая ушла из большого спорта и столкнулась с проблемами в обычной школе. Тогда, если помните, уже начали выходить такие фильмы, как «Маленькая Вера», «Меня зовут Арлекино». В общем, в моде были молодежные фильмы. Фридберг стал меня убеждать, что история влюбленного в учительницу ученика может стать фишкой фильма, и она «все взорвет».
Ролан Быков как директор объединения взял сценарий в работу – но как историю чемпионки мира, попавшей в областную школу. Про отношения ученика и учительницы, да еще постельную сцену с ними – они ложатся в кровать – стало известно, уже когда фильм был снят. Еще до худсовета мне позвонил Ролан Быков и сказал, что я как автор сценария имею право запретить фильм. Тогда были такие правила: режиссер не имел права переделывать сценарий без его согласия. «Ты как автор сценария закроешь картину, – сказал он. – Но не волнуйся: у меня есть хорошие ребята, они все перемонтируют, сделают из двух серий одну. Уберем постельную сцену. Она уводит основной замысел фильма совсем в другую сторону».
На худсовет пришли серьезные фигуры – от известных спортсменов до классиков кинорежиссуры. Все посмотрели фильм и стали высказываться. Когда очередь дошла до меня, я сказал, что режиссер имеет право на свое виденье сценария. Хотя, на мой взгляд, эта самая сцена была не на месте. Но Быков сказал, что у него как руководителя объединения есть право на последнее слово и он приостанавливает выпуск фильма. Я, в принципе, был не против авторской воли режиссера, но Фридберг побежал к председателю Союза кинематографистов Элему Климову: «Быков закрывает картину!» И – понеслось. Такой был скандал!..
Правда, потом в журнале «Советский экран» я прочитал письмо в редакцию от зрителей из какого-то далекого города. Писали старшеклассники: дескать, они пошли в кино посмотреть, как учительница спит с учеником, а их обманули, секс не показали, и они требовали вернуть деньги.
Вы сказали, что в советское время существовали правила, что режиссер не имел права менять сценарий без разрешения автора. А какие еще привилегии были у сценаристов?
И. А. Советский киносценарист был самым высокооплачиваемым членом съемочной группы. Если режиссер получал за фильм четыре тысячи, то автор сценария – аж все шесть. Кроме этого, полагались добавки за категорию фильма, и если она была первой, то это еще плюс шесть тысяч. И еще полагался гонорар за процент от проката. Но я шел в эту профессию, естественно, не за деньгами. Просто тогда это подчеркивало значение и важность профессии.
А какое отношение к сценаристам сегодня?
И. А. Понимаете, развелось гигантское количество людей, которые каким-то образом добывают лицензии на преподавание. В советское время сценаристов готовили во ВГИКе и на курсах, которые закончил и я. Для того чтобы попасть на Высшие курсы, нужно было пройти три тура, и из пятидесяти поступавших отбирали двенадцать. Сейчас гигантское количество людей заканчивают какие-нибудь трехмесячные курсы у условной «Марьи Ивановны» – и уже считают себя сценаристами.
Почему большая часть ваших сценариев так или иначе связана с криминалом?
И. А. Потому, что такое время было! Отчасти я пережил его и на своей шкуре. Например, когда у моей бывшей жены – актрисы – был вечерний спектакль, я встречал ее около метро, взяв собаку и положив в карман перцовый баллончик.
Но знаете, как все начиналось… Вы не представляете, что такое раньше был «Ленфильм». Когда в начале восьмидесятых я впервые туда пришел, перед буфетом была площадочка, ее называли психодром, – по ней постоянно бегали люди. По коридору шла целая процессия: впереди режиссер, рядом семенила ассистент по актерам, сзади – задумчивый оператор… В кафе встречались, заключали сделки, придумывали сценарии. Народу было – толпы!
И вот в девяностые все это кончилось. Стали закрываться съемки, финансирование прекратилось. Тогда в стране вообще ничего нигде не снималось. Исключением был Михалков, у него был итальянский продюсер, да и после «Оскара» он обеспечил себе работу до конца жизни. Снимал Карен Шахназаров, который стал директором киноконцерна «Мосфильм». А вся ленфильмовская братия разбрелась кто куда – искали деньги, не находили, многие ушли из профессии, другие умирали физически. Как-то я пришел на студию, а свет не горит – экономили. Шел по темным коридорам и пугался собственной тени.
Но был такой человек – Александр Петрович Капица, он всю жизнь работал директором картин. Как-то ему позвонили с канала ТНТ. «У нас есть немного денег, – сказали ему. – Может, организуете чего? Ну, может, телевизионное кино? Пару серий?» А Капица буквально недавно купил на каком-то развале книгу бывшего оперативника Андрея Кивинова – она называлась «Кошмар на проспекте Стачек» – и прочитал ее в электричке…
Когда снимали первые серии «Улиц разбитых фонарей», никто ни на что не рассчитывал, но когда их показали, на студию обрушился шквал писем: наконец-то мы увидели настоящую жизнь, что у нас происходит в стране, какая у нас милиция – не какие-то «Знатоки».
Честно говоря, поначалу режиссеры согласились снимать «Улицы…» осторожно – моя собака так ходит, переставляя лапы, после дождя. Все взяли псевдонимы: Сержем Василеостровским был Сергей Снежкин, а Бортко – Владимиром Худокормовым. Так было в титрах, никто не ожидал, что сериал станет бестселлером. А потом, после успеха, пошли деньги, реклама, запустился новый сериал «Агент национальной безопасности», у истоков которого был режиссер Дмитрий Светозаров, мой друг и соавтор Володя Вардунас и я.
Знаменитая фраза «Страна непуганых идиотов» в вашем фильме «Гений» – подслушанная или вы придумали?
И. А. В то время это была расхожая фраза.
Как вы думаете, что случилось сегодня со сценаристами – почему у них такой скудный словарный запас?
И. А. У нас много сценаристов и драматургов, которые таковыми не являются. Они недоучки. Это не жалоба, а констатация факта. Как член Союза кинематографистов я попросил бы на очередном съезде прекратить эту вакханалию с трехмесячными курсами подготовки сценаристов. Знаете, сколько таких расплодилось!..
Когда я преподавал в институте, мой курс был рассчитан на пять лет, и я просил добавить еще один год. Меня не послушали – и убавили год. Шестой год нужен был потому, что люди приходят после школы. Что они знают про жизнь? За время обучения они взрослеют, и многие начинают понимать, что зашли немного не туда. У меня было пять мастерских, за это время я не отчислил ни одного человека, все уходили сами или после беседы со мной. Некоторые девушки, даже окончив институт, выходили замуж – и выяснялось, что семья, муж гораздо интереснее, чем писать сценарии.
Вы преподавали сценарное искусство, наблюдали студентов – и как вам смена?
И. А. Шестнадцать лет преподавал, выпустил пять мастерских. Один студент приносил мне сценарии один хуже другого. «Леша, где вы это говно берете?» – спрашиваю у него. Оказалось, он с девушкой ходил на курсы какой-то вышеупомянутой «Марьи Ивановны». Она получила лицензию, арендовала офис в Доме кино и преподавала платно. Формально при наличии лицензии право у нее такое есть.
Дело в том, что профессию сценариста уронили ниже плинтуса. Почему жалуются, что у нас такие плохие сценарии? Почему нет таких фильмов, которые хотя бы близко стояли с «Летят журавли»? Почему каждый праздник на телевидении начинается парад ушедшего поколения режиссеров – Рязанов, Данелия, Гайдай? А что еще смотреть? Бывает, встречается хороший сериал, но, в общем, с моей точки зрения, в кинематографе сейчас кризис. Хотя это общая тенденция, не только у нас.
Государство требует от творческих работников творить под брендами традиционных ценностей. Предположим, появится сериал про крепкую православную семью: все работают, учатся, молятся, любят друг дружку. Сколько серий осилит зритель?
И. А. То, что вы предположили, – это антидраматургия. «Крестный отец» – это тоже про семью. Криминальную, но – семью. В ней есть традиционные ценности: они ходят в церковь, причащаются и любят друг друга.
Но кончается все плохо…
И. А. Потому, что там есть одна простая вещь – история Майкла, героя войны, который вне криминальной стороны, и сам Корлеоне не хочет, чтобы он продолжал его бизнес. Он мечтает, что через двадцать лет семья будет заниматься легальным бизнесом. У него есть надежда, что у Майкла это получится. Но, знаете, есть такая английская пословица: когда садишься обедать с чертом, запасайся длинной ложкой, чтобы не сближаться. А они обедают вместе с ним.
Как вы думаете, справятся наши мастера культуры с задачей, поставленной государством? Появятся шедевры на заданную тему?
И. А. Кто-то будет делать, а кто-то нет. Знаете, когда я слышу, что после начала Великой Отечественной войны художники и поэты бросились творить, мне хочется спросить: много ли фильмов о войне было снято во время войны? Выяснится, что мало. Серьезные фильмы об этой трагедии появились по прошествии нескольких лет. Дело в том, что любая тема требует осмысления. С другой стороны, по моему большому убеждению, искусство не воспитывает человека. Никак. Его воспитывает прежде всего семья.
У вас есть объяснение повальному упрощению языка?
И. А. Причина в том, что кино большей частью стало напоминать самодеятельность. Можно отличить профессиональный театр от самодеятельного? Можно. Так и в кино: по первым кадрам понимаешь, какой будет фильм – хороший или фуфло. Начиная со знаменитого Пятого съезда кинематографистов все вдруг стали американцами. Не избежали этого и кинематограф, и телевидение. Произошла некая подмена. Телеканалы посылали своих редакторов, начальников среднего звена в Голливуд. Они побывали на мастер-классах, прочитали две-три американских книги, вернулись с ощущением, что все знают. А потом, когда все разрушилось, пытались что-то восстановить, но уже пришли другие люди – началась смена поколений. Я – человек уходящего поколения.
Не рано ставите на себе крест?
И. А. Сейчас я со своими идеями никому не нужен, и если пишу, то только по заказу.
А для души?
И. А. А что значит для души?
Как в советское время – писали в стол.
И. А. В стол писали писатели! Они надеялись, что когда-нибудь придет время и их книги напечатают. А в свое время я вывел такую формулу: «Не снятый сценарий – это семьдесят страниц испорченной бумаги». Кроме того, спросите: на что будет жить моя семья? Если я им скажу, что будем жить на мою пенсию, меня не поймут. Я бы давно не работал, но делаю это только для того, чтобы как-то жить. Мне еще повезло вскочить в последний вагон последнего поезда – на пенсию вышел в шестьдесят. Но знаете, какая у меня пенсия? Тринадцать тысяч. А счет за квартиру – двенадцать!
Как тринадцать?
И. А. Когда я пришел к тетечке в пенсионный фонд, мне показалось, что у нее было задание не дать мне больше. Она просто билась за это: «Где вы работали? А договора у вас есть? Вам нужно принести справки из бухгалтерий, что те суммы, которые указаны у вас в договорах, вам выплатили по факту». Но как я могу взять справку из бухгалтерии, скажем, Одесской студии?! Или из Туркменского центра «Нусай»?!.. Или из Австрии? Из Болгарии?.. Даже за «Агента» негде брать справку! Студии «Русское видео», которая начинала проект, давно не существует. Да и на «Ленфильме», на «Мосфильме» меня давно никто не помнит и не знает! «Но ведь есть фильмы, их показывают по ТВ! Есть диски, видеокассеты!» – пробовал возразить я тетечке. «Диски к делу не пришьешь», – был ответ. Вот и выходит, что работал-то я всю жизнь, а стаж у меня – шесть лет в театре, шестнадцать в институте. Опять же, я не жалуюсь, я просто констатирую факт!
