Иван Ожогин: «Мне нравится принадлежать самому себе»
Сегодня за плечами певца Ивана Ожогина не только многочисленные первые роли в самых кассовых мюзиклах последних лет, но и самые престижные театральные награды, любовь публики и невероятная востребованность. О том, за что его выгнали из театрального института, почему мечтает сыграть Гамлета и зачем пел песни «Ласкового мая», он рассказал в интервью «ЭГОИСТУ»
Иван Геннадьевич, наверное, вам сегодня смешно вспоминать, как вас отчислили со второго курса театрального института за профнепригодность. А в чем она была?
Иван Ожогин. Слишком юн был, чтобы понимать, что без труда не вытащишь рыбку из пруда. Шел процесс обучения, мне казалось, что все хорошо, и один раз сыграл неудачно, второй. Думал, что и так сойдет.
Не сошло?
И. О. Не сошло. Видимо, это моя природная лень, или система обучения в школе у меня отбила желание учиться чему-нибудь.
Вы как-то рассказывали, что на ваше решение петь в хоре повлиял ваш старший брат. То есть это не вы решили?
И. О. А можно что-то решать в три года? (Улыбается.) Я был послушным ребенком, со мной легко было договориться, и я старался слушаться родителей. В основном моим воспитанием занимался старший брат, потому что папа и мама работали. Мама рано вышла из декретного отпуска, и семилетний брат взял на себя ответственность за мое воспитание.
Ваше взросление пришлось на девяностые годы. Для вашего родного Ульяновска это были непростые времена?
И. О. В Ульяновске еще было ничего, но начиная с девяносто первого года в нашей семье не все было гладко в плане финансов. У нас была обычная рабочая семья – родители работали на заводах. Папа рано вышел не пенсию и устроился сантехником в Ленинский мемориал. Я часто ходил с ним на работу, и это место стало для меня вторым домом, я узнал о мемориале все – от цокольного этажа до чердака. В какой-то момент заводской зарплаты мамы тоже не стало хватать, она уволилась и устроилась на пять-шесть мест: брала в стирку белье из того же мемориала, сторожила, убирала несколько участков, и, конечно, мы с братом во всем помогали, чистили снег, помогали с уборкой. Был период, когда я разгружал по ночам хлеб в магазине.
Что вам больше всего запомнилось в мемориале?
И. О. Как каждый советский ребенок я находился под влиянием жизни Ленина. Я был октябренком, пионером, до комсомола, правда, не дошло. Знаете, мне тогда вообще казалось: если Москва – мать русских городов, то Ульяновск – отец.
Почему?
И. О. Потому что у нас родился Ленин. В мемориале была потрясающая экспозиция. Правда, многое уже стерлось в памяти. Помню, там была удивительная диорама старого Симбирска, макеты домов, в которых собирались марксистские кружки, какие-то подпольные типографии. В девяностые стали приезжать передвижные выставки, и однажды привезли восковые фигуры из Музея мадам Тюссо. Помню, мы убирали снег ночью, а за окнами были видны фигуры известных исторических деятелей…
Сегодня у вас за плечами не только большой и яркий путь на сцене, но и признание публики, несколько театральных премий и большая востребованность. Насколько сложен был путь к успеху?
И. О. Сложностей было много. Мне кажется, если говорить о становлении чего-то значимого и интересного, то путь всегда будет тернистый. Пришлось пройти какие-то испытания. Через, как говорил кот Матроскин из «Простоквашино», лишения и выгоняния. Еще можно вспомнить «Как закалялась сталь». Но это же всегда так – чтобы стать твердым, нужно выковываться.
Вас коснулись закулисные интриги и склоки?
И. О. В основном – нет. Мне повезло. А может, просто не замечал этого, или они как-то мимо меня прошли. Я вообще не очень погружаюсь в закулисную жизнь театров. Основное для меня – это работа: пришел, отслужил – и иду дальше. Кроме того, я человек абсолютно не конфликтный и считаю, что «все люди добрые». Когда я начинал учиться работать над собой, а это не только обучение, но и самообучение, тогда начал складываться как личность. После окончания ГИТИСа судьба хранила меня первые несколько лет – у меня было несколько успешных проектов: «Свадьба соек», «Чикаго», «Норд-Ост». И вскоре я утвердился в мысли, что главные роли – это мое. Мне повезло с педагогами – кроме профессиональных качеств они привили нам потребность к становлению себя артистами высокого уровня.
Чему научил вас Игорь Ясулович?
И. О. Тому, что не нужно бояться совершенства: оно недостижимо.
Страх перед сценой сегодня есть?
И. О. Наверное, благодаря ему он и отсутствует. Хотя Игорь Николаевич говорил, что самое страшное для актера – когда он не знает, что ему делать на сцене, поэтому важно выходить на сцену с тщательно проработанным образом. Моменты страха накатывают, когда я вдруг забываю текст. Бывает такое, что вдруг в середине арии в голове просто чистый лист, здесь приходится быстро ориентироваться или промычать что-то, или сочинить на ходу.
«Бал вампиров» шел несколько дней подряд. Насколько сложно выдерживать такой темп?
И. О. Мне довелось играть в этом мюзикле в ежедневном режиме несколько месяцев – полгода в Германии, потом блок в Петербурге. Это продолжалось в режиме нон-стоп. Психологически это было непросто. Особенно если учитывать то, что после недели спектаклей в Германии, где пел на немецком, я летел в Петербург – и там пел на русском. Так продолжалось какое-то время, и иногда в голове все смешивалось. Потом, правда, стало ясно, что смена коллектива и обстановки – лучший отдых.
Но такой нон-стоп не влияет на качество?
И. О. Наоборот. Если и влияет, то только в лучшую сторону. Бродвейская система стабильна, поэтому актеры ежедневно дают высокие результаты. Постоянно идет отработка специальных приемов технологии выстраивания спектаклей и внутреннего психологического ресурса. Получается взаимное слияние систем Станиславского и Михаила Чехова: у первого – актер идет от внутреннему к внешнему, а у Чехова – от внешнего к внутреннему. В мюзикле именно так происходит. Актеры идут от внутреннего и закрепляют внешним рисунком. Когда он ежедневно повторяется, то уже само физическое действие провоцирует нервную систему и начинается химия спектакля.
В драматическом театре режиссер использует актера как пустой сосуд, наполняя его своим смыслом. В мюзикле по-другому?
И. О. По-разному бывает. Бывает, что актер наполняет сосуд, который ему дали автор, композитор и режиссер. В большинстве случаев это взаимная работа. Есть режиссеры, которые наполняют драгоценный сосуд актера своим смыслом. Но мне кажется, что театр – это всегда коллективное творчество. В большинстве случаев, когда личности творцов взаимодополняют друг друга, работа получается интереснее.
И вы давали свои советы режиссерам?
И. О. Конечно, такое часто бывало. Конкретный пример сразу привести не могу, но, знаете, впоследствии, когда работа складывается воедино, часто бывает непонятно, где режиссерское решение, где актерское. Да и спектакли каждый день играются по-разному – с разными подтекстами, оценками и партнерами.
Как вы думаете, есть ли будущее в России у мюзикла как жанра?
И. О. И прошлое есть, и настоящее, и будущее. Из этой реки мы уже не выйдем. Москва, Петербург и другие города уже распробовали, что это такое. На мюзиклы идет большое количество зрителей.
Вы с такой уверенностью это говорите… У нас есть и композиторы, и актеры, и режиссеры для постановок?
И. О. Композиторы, которые пишут в этом жанре, есть. И не просто пишут, а хорошо. Есть и либреттисты, и потрясающие, удивительные режиссеры, которые пробуют, экспериментируют, используя свои задумки и западные технологии. Идет процесс развития жанра, об этом говорит количество постановок. Иногда качество повышается, где-то пробуксовывает, но это нормальный процесс. Например, если взять рок-оперу «КарамазоВы», которую поставил Александр Рагулин, с точки зрения машинерии и сценографии там все просто: на сцене всего шесть стульев, две скамейки и семь актеров. Тем не менее этот мюзикл очень хорошо принимает публика, работает сарафанное радио – и вот он уже успешно прошел в нескольких городах России, и в планах снова большие гастроли.
Вы соглашались на любое предложение или были случаи, когда отказывались?
И. О. Я старался браться за все, что мне предлагали, до определенного момента. Сейчас понимаю, что не осилю, если буду соглашаться со всеми предложениями. Я взял обязательство: не больше семи мюзиклов ежемесячно. В каких-то из них играю больше, в других меньше, а если возьмусь еще за что-то, то не представляю, как это уместить в свой график. Я ведь еще иногда даю сольные концерты и принимаю участие в различных мероприятиях.
Если не секрет, что больше влияет на ваш выбор – художественная часть или гонорар?
И. О. В первую очередь – художественная, а гонорар – всего лишь технический момент. Если продюсер предлагает мне участие в мюзикле, значит, он уже рассчитывает, о какой сумме может идти речь, потому что есть определенный минимум, ниже которого я не опускаюсь.
У вас был опыт участия в драматическом спектакле. А не было желания попробовать себя в оперетте? Она, в принципе, чем-то похожа на мюзикл.
И. О. Похожа, да не совсем. В оперетте есть определенные требования к вокальному исполнению и манере существования на сцене. Если будет интересное предложение от знакового, понимающего в музыкальном театре режиссера, я могу ему довериться. Но сегодня оперетта – достаточно спорный жанр, она устаревает, как и ее язык.
Неужели «Сильва» или «Принцесса цирка» устарели?
И. О. То, каким языком оперетта излагается сейчас, устарело. Мне кажется, нужны современные прочтения, чтобы постановки были на современном языке. Важен язык разговора, нужны живые диалоги. Пока оперетта законсервирована, мы ходим на нее, как в музей: посмотреть, как было раньше. Наш язык сильно изменился за последние десятилетия. Мы уже не говорим так, как в середине двадцатого века или в девятнадцатом веке. Если изменился наш язык, то должен меняться и язык театра.
Неужели вам не хотелось сыграть Мистера Икса?
И. О. Если будет интересное предложение, я с удовольствием его рассмотрю.
Вы как-то признавались, что хотели сыграть Гамлета, но так и не сыграли. Не предлагают?
И. О. Пока нет.
А почему именно его?
И. О. Потому что чувствую в себе созвучность с его мыслями и метаниями.
Но он же ужасный человек – довел до самоубийства любимую девушку…
И. О. Ну, в каждом из нас скрыто два начала: хорошее и плохое. Или, если слегка перефразировать Булгакова из бессмертного произведения «Мастер и Маргарита»: «Несчастный человек жесток и черств. А всего лишь из-за того, что добрые люди изуродовали его».
Вы еще говорили о мечте сыграть в мюзикле «Иисус Христос суперстар». А кого?
И. О. Иисуса. Мне интересно поработать над этим образом.
И все-таки – можно поподробнее о Гамлете? Неужели вам близок его пессимизм?
И. О. Это не пессимизм, а обостренное чувство справедливости. Она должна восторжествовать, месть должна совершиться.
Вам приходилось кому-то мстить?
И. О. Нет, это не мое, но как эмпат я понимаю его чувства. Когда мы читаем книгу, то погружаемся в мир героя, и если автор раскрыл его суть и образ, нам это становится близко.
Что на вас больше оказало влияния – музыка, литература, живопись?
И. О. Музыка. Причем разная.
Неужели «Ласковый май»?
И. О. Все, что проходило через мои уши, влияло на мой музыкальный вкус. «Ласковый май» казался мне низкосортным ширпотребом, но у него была бешеная популярность.
Так вы что – пели «И снова седая ночь…»?
И. О. Нет, а «Белые розы» – да, пел.
Какую музыку вы слушаете, когда бываете один?
И. О. Если не готовлюсь к выступлениям, то для души слушаю лаундж. Мне нравятся петербургское радио «Эрмитаж» и московское «Радио Джаз». Я вообще очень люблю джаз.
Можно сказать, что вы фанат какого-то исполнителя или группы?
И. О. Нет, я не сотворил себе кумира. У меня есть много разных любимых исполнителей в разных жанрах, но я не понимаю, как можно быть фанатом чего-то одного.
Насколько я понимаю, у вас очень напряженный рабочий график, но невозможно же жить постоянно на сцене. Как вы отдыхаете?
И. О. В последние годы много времени уделяю спорту. Сначала это был велосипед, потом начал бегать – сначала в зале, потом на улице. Шесть лет назад впервые пробежал соревновательную десятку «Забег РФ», потом был полумарафон, а затем участвовал в марафоне «Белые ночи», пробежал свой первый марафон в Стамбуле в 2021 году. После этого воронка закрутила меня и привела в триатлон. В прошлом году прошел спринт-дистанцию в «Лужниках», осенью – в Сочи олимпийку, а уже в этом году в октябре на Сочи Ironstar замахнулся на полужелезную дистанцию: 1,8 км плавание, 90 –велосипед и 21 – бег.
Почему вы не служите в одном театре?
И. О. Я не люблю кому-то принадлежать. Мне нравится принадлежать самому себе. Я сам себе хозяин. В большинстве случаев служение одному театру – это насилие над актером. В конце концов это приводит к тому, что актер не может делать то, что хочет, а должен делать то, что от него требует руководство.
Мюзиклы в какой-то мере часть шоу-бизнеса. Насколько большая в ней конкуренция?
И. О. Это коммерческий театр, и конкуренция есть всегда. Чем профессиональнее и стабильнее артист, тем конкуренции меньше.
Можно сказать, что вы вне конкуренции?
И. О. Я ни с кем не конкурирую. У меня свой путь.
Так вы же Гамлет!
И. О. (после паузы) Хотелось бы так сказать, но здоровая конкуренция дает возможность не останавливаться, двигаться дальше и развиваться. Повторюсь: «Не бойтесь совершенства: оно недостижимо». Так говорил мастер Игорь Ясулович.
Дыхание молодых в затылок чувствуете?
И. О. Периодически – да, но мне помогает то, чем меня наградил Бог: рост, голос, фактура. Это тоже важно в нашей профессии.
