Объяснение в любви Владимиру Рецептеру
Доктор политических наук, доктор философии (Ph.D.), кандидат исторических наук, профессор университета Такусёку (Токио), ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН (Москва), член-учредитель Национального союза библиофилов (Россия)
14 февраля народному артисту России Владимиру Эмануиловичу Рецептеру исполняется… так много исполняется, что даже не верится. Скажем, как положено в таких случаях: до ста двадцати! Однажды в застольной беседе с друзьями я обмолвился как о чем-то само собой разумеющемся: «Рецептер – гений». «У тебя гении-то как грибы растут!» – с улыбкой вернул мне приятель известную фразу Белинского, сказанную Некрасову в ответ на его восторги по поводу «Бедных людей» Достоевского: «Новый Гоголь явился». «Так и есть, – ответил я. – Мы – счастливцы, живем во времена Рецептера»
Владимир Рецептер – актер, режиссер, чтец, драматург, педагог, поэт, прозаик, мемуарист, историк литературы и театра… Что еще я забыл? И всё это – он! Есть ли актеры более талантливые, чем Рецептер? Наверно, есть, но судить не берусь: на сцене я его «живьем» не видел, записей до обидного мало, да и я, признаться, не театрал. Вы фильм «Лебедев против Лебедева» смотрели? Посмотрите. И пожалейте о том, как мало Рецептера снимали в кино. Впрочем, он сам, как я слышал, туда особо не стремился.

Режиссеры более талантливые? Опять же не берусь судить по недостатку знания, но одно бесспорно: свой собственный уникальный режиссерский стиль он создал. Есть «театр Рецептера» как самобытное явление русского театра, а созданный и возглавляемый им театр «Пушкинская школа Владимира Рецептера» – лишь одно из его воплощений. Посмотрите и убедитесь сами.
Драматурги более талантливые? Не буду ни с кем сравнивать, потому что драматургия Рецептера – оригинальная и инсценировки – неотъемлемая часть «театра Рецептера» как органического целого вместе с режиссурой, сценографией и актерской игрой. Поэт Давид Самойлов, Рецептеру симпатизировавший, в «Поденных записях» обмолвился по поводу его драматических сцен в стихах «Монарх (Пётр и Алексей)»: «У него есть ощущение сцены. Но явно не хватает мыслей для исторической драмы». А у кого хватает? У «отца нашего Шекспира», конечно, хватает, и у Пушкина, и у Алексея (разумеется, Константиновича) Толстого. А вы, нынешние, ну-тка?
Театральные педагоги более талантливые? Покажите мне школу одного педагога – целую единую школу, а не отдельных актеров! – которую можно сопоставить с «Пушкинской школой Владимира Рецептера». Это не просто коллектив или труппа, но ШКОЛА (прошу набрать слово прописными буквами). Доказательства – на Фонтанке. Сходите на любой спектакль «Пушкинской школы» в Дом Кочневой – там их лучше смотреть, чем во дворце Белосельских-Белозерских, – и увидите сами.
Поэты более талантливые? В стихах я разбираюсь лучше, чем в театре, поэтому судить берусь. В классическую русскую поэтическую традицию Рецептер органично вписался сразу, начиная с первой книги «Актерский цех» (1962), вышедшей за несколько лет до моего рождения. Актер пишет стихи? Ну и что – мало ли кто их пишет… Поэт пишет о театре? Ну и что – мало ли о чем пишут поэты… Что здесь первично, что вторично? Вопрос поставлен неверно, ибо это единая творческая личность. Впрочем, сам Владимир Эмануилович на него ответил:
«Поэт – он тосковал о сцене,
Артист – о письменном столе,
И жизнь провел в кругу сомнений
О том и этом ремесле».
Спросят: ну а в современной поэзии каково место Рецептера? Пожму плечами и уйду от ответа, потому что «современную поэзию», род «актуального искусства», не читаю. Читаю Рецептера. Зачем читать кого-то еще, если не весь Рецептер прочитан?.. Впрочем, почти весь: все поэтические сборники Владимира Эмануиловича – на заветной полке в книжном шкафу, ссылки на новые журнальные подборки – в компьютере, ибо время наше интернетное.
Может, я сам себя напрасно ограничиваю? Минувшей осенью, перед началом «Гамлета» в «Пушкинской школе», я разговорился с соседкой, петербургской дамой примерно моих лет. «Меня спрашивают, – сказала она, – ты тот или этот спектакль видела, туда-то и туда-то ходила? А я отвечаю, что у Рецептера еще не всё посмотрела. Зачем куда-то ходить, если в “Пушкинской школе” не всё видела?» Да, мы, рецептерианцы, такие…
Прозаики более талантливые? Наверно… (см. выше про отношение к «современной литературе»). Но – опять-таки см. выше – у Рецептера-прозаика есть свой оригинальный и неповторимый стиль. Начиная с романа «Узлов, или Обращение к Казанове» (1994), он легко и увлекательно сочетает внешне легкомысленные и остроумные зарисовки театральной и околотеатральной жизни от лица «артиста Р.», он же «театральный отщепенец», с философскими размышлениями. У него собственный жанр – мемуарно-повествовательная проза, в которой основанный на личном опыте автора рассказ о людях и событиях становится художественным произведением, а реальные лица – литературными героями, нравится им это или нет. Прозу Рецептера легко узнать по вниманию к деталям и приметам эпохи, отсутствию пафоса, по ироническому взгляду на события и людей, начиная с самого автора-рассказчика.
Рецептер – настоящий «бог деталей». Описывая в одной из книг дружеские посиделки с Олегом Басилашвили в первой половине девяностых, он внезапно разразился лирическим отступлением о достоинствах петербургских водок завода «Ливиз» (ныне, увы, не существующего) и их преимуществах перед продукцией московского «Кристалла». Многие ли обратили на это внимание? Едва ли. Кто-то, наверно, в недоумении пожал плечами. Я обратил. Живя в Москве, в эти годы я часто бывал в Петербурге, и лучшим гостинцем оттуда к дружескому застолью была именно бутылка ливизовской водки. «Синопская», «Дипломат», «Пятизвездная» – для понимающего человека эти названия звучали настоящей музыкой. Действительно, кристалловская продукция, даже настоящая, ей в подметки не годилась.
Еще одно личное воспоминание-впечатление. В «гастрольном романе» Рецептера «Ностальгия по Японии» (2001), переизданном под названием «Жизнь и приключения артистов БДТ» (2005), описаны гастроли прославленного театра в Японии осенью 1983 года. Турне с треском провалилось из-за инцидента со сбитым южнокорейским «Боингом» (помните эту историю?), вызвавшего в Японии волну негодования и бойкот спектаклей, но сейчас речь не об этом. В одной сцене романа, документальность которого автор подчеркивает, актер говорит актрисе, жалея ее: «Идем, я тебе десять супов дам». Кто кому это говорил – не помню, но фраза сразу же врезалась в память. Почему? Потому что моя мама, Эльгена Молодякова, известный ученый-японист, хоть и проработала полвека в Институте востоковедения Академии наук, но в советское время в научные командировки в Японию не ездила. Ездили туда начальники, а простым научным сотрудникам дозволялось лишь в собственный отпуск отправиться в Японию в качестве переводчиков, например, с театральными коллективами. Мама ездила с Большим театром, с театром Образцова, с хором Минина – поэтому подробности гастрольного быта советских артистов я знаю «от первого лица». Супы-концентраты ценились особенно: стоят дешево, места в багаже не занимают, не портятся, спасают от сухомятки при вечной экономии валютных суточных, да и приготовить можно везде, был бы кипятильник (а у кого его тогда не было?). Благодаря таким деталям Рецептеру веришь на слово… даже если он где-то присочиняет.
В тех же «Поденных записях» Самойлова читаем: «Р[ецептер] – типичный интеллигентный либерал: интеллектуал без большого ума, но с талантом. Все мысли хорошие и все не свои». По-своему Самойлов прав – и в то же время ошибся роковым образом! Откуда у него такое впечатление? От разговора с Рецептером, политические взгляды которого я обсуждать не собираюсь. О чем они говорили? Запись сделана 13 октября 1989 года в Риге. Контекст восстанавливается по соседним страницам. «Вчера вечером по ТВ толковая, выверенная речь Горбачёва. Видно, опасения за его судьбу были напрасны. Выступление должно понравиться интеллигенции и большому числу людей из народа». Рядом: «Тяжкое ощущение безвыходности и опасности при чтении прессы и смотрении ТВ»; «Разные разговоры. Правые прут с дикой силой: приобретают все большее влияние в массах. Главный козырь – антисемитизм». Понятно, что Рецептер и Самойлов пришли к согласию в оценке «текущих событий», что ничего «нового» Рецептер Самойлову ни о Горбачёве, ни о народных депутатах, ни о партократии или обществе «Память» не сказал… Хотя говорили они, согласно записи, также «о поэзии и о театре».
«Без большого ума»? Интересно, какой меркой мерял Самойлов «ум»? Он явно не читал статьи своего собеседника о литературе и театре, в которых опыт Рецептера как актера и режиссера выходит далеко за пределы описания работы над ролями или общих суждений об искусстве. О чем конкретно речь? Отсылаю читателя к «изборнику» статей «Принц Пушкин, или Драматическое хозяйство поэта» (2014), где говорится не только о Пушкине, но также о Шекспире, Грибоедове, Достоевском и Пастернаке (Рецептер инсценировал «Доктора Живаго» и сделал по роману моноспектакль). Возьмите книгу – и увидите сами!
Читая и перечитывая эти статьи, написанные на протяжении многих десятилетий, ясно понимаешь: автор прежде всего УМЕН – и это вовсе не злоупотребление прописными буквами от излишней восторженности. Не просто блестяще образован и профессионально компетентен, но именно умен – острым и оригинальным умом. Сразу вспоминаются знаменитые слова Фета о Тютчеве: «Умный, как день, умный». Рецептер не только «знает», не только «понимает», но видит то, что до него не замечали, ставит вопросы, которые до него никто не ставил.

Крупнейшее открытие Рецептера в русской литературе – восстановление подлинного текста пушкинской «Русалки» – до сих пор не признано «профильным» учреждением с набережной Макарова, 4, которое твердо придерживается посмертно опубликованного текста. Рецептер доказал, что «Русалка» является законченным произведением, а миф о ее незаконченности объясняется до изумления просто: разбирая и описывая бумаги Пушкина после его смерти, жандармы перепутали порядок страниц рукописи и неправильно перенумеровали их, перед тем как отдать Жуковскому. Причем доказал он это дважды: сначала как режиссер, ставивший «Русалку» на сцене, затем как литературовед и текстолог, работавший с оригиналами пушкинских рукописей. Оппоненты пытались возражать: дескать, глубокоуважаемый Владимир Эмануилович – профессионал в театре, но не в филологии. И попали впросак, ибо по первому образованию Рецептер как раз филолог: окончил филологический факультет Среднеазиатского государственного университета (ныне Национальный университет Узбекистана им. Мирзо Улугбека) по специальности «русская литература» и лишь потом – актерский факультет Ташкентского театрально-художественного института (ныне Государственный институт искусств и культуры Узбекистана им. Маннона Уйгура). Спорить с академическими пушкинистами – бесполезно. Лично я – как профессиональный историк – считаю, что Рецептер прав и правоту свою доказал. Причем, не ограничившись «Русалкой», проделал столь же филигранную и убедительную работу со «Сценами из рыцарских времен».
Ум Рецептера как естественное неразрывное сочетание знания, опыта, интуиции и любопытства виден в блестящих разборах «Моцарта и Сальери» и «Скупого рыцаря», автор которых выступает не только как актер, режиссер и литературовед, но и как историк. Например, вы когда-нибудь задумывались, в каких социальных отношениях состоят между собой род Барона и род Герцога? И я не задумывался… А вот Рецептер задумался – и разобрал «Скупого рыцаря» как заправский медиевист. Так и хочется сказать: прямо шахматная партия!
Еще одна заслуга Рецептера, причем национального масштаба, – концепция Пушкинского театра, по аналогии с Шекспировским театром, как национального достояния и одновременно центра изучения и постановки драматургии Пушкина. Впрочем, придумать концепцию – это полдела. Надо еще воплотить ее в жизнь. В 1977 году Рецептер, параллельно со службой в БДТ, организовал Пушкинскую литературно-драматическую студию Ленконцерта при Музее Ф. М. Достоевского и до 1984-го руководил ею. В 1992 году он создал Государственный Пушкинский театральный центр и в 2006-м – театр «Пушкинская школа Владимира Рецептера», которыми руководит по сей день. Создать в непростых условиях эпохи театр с нуля, добиться для него статуса государственного и успешно сохранить свое детище – это на грани фантастики и чуда.
В свои почтенные года Рецептер – не патриарх, не свадебный генерал, не икона, которую выносят в праздники. Он и сейчас работает во всех ипостасях, кроме собственно актерской. Впрочем… Мне не выпало счастья побывать на его репетициях, но почему-то думаю, что «показывает» Владимир Эмануилович не хуже Станиславского. А уж как он смотрит из-за условных кулис – из-за двери в бальной зале Дома Кочневой, где «Пушкинская школа» дает свои спектакли, – на игру своих актеров! Это надо видеть (я видел). Рецептер всё время пишет и ставит новое и твердо руководит театром, не пуская актеров сниматься в сериалах. Некоторые иногда ворчат (я сам слышал). Но, думаю, все понимают, какое счастье им выпало.

Вернусь к тому, с чего начал. В отдельных «номинациях» Рецептер, наверно, кому-то уступает… но в целом?! Именно в целом никого не то чтобы равного, но подобного ему я в современной России не вижу. Впрочем, я пишу не записку о его трудах и заслугах, а объяснение в любви. Это другой жанр.
Я давно и сильно люблю Рецептера. Поэтому особенно дорожу сборником его стихов «Возвращение» (1987) с надписью: «Дорогой Василий! Я благодарен Вам за доброе внимание и желаю удачи на избранном пути! Вл. Рецептер. 5 марта 91 г. Москва». Как читатель догадался, надпись адресована мне.
В этот день Владимир Эмануилович выступал в Москве, в Концертном зале имени Чайковского, с моноспектаклем «Тетрадь Юрия Живаго». Сейчас трудно представить, что пастернаковского «Доктора Живаго» когда-то не было в нашем культурном пространстве. Тогда роман – лишь тремя годами ранее впервые опубликованный на родине автора в «Новом мире» (1988, №№ 1–4) – казался новым и свежим даже тем, кто прочитал его в тамиздате. Сборник «Возвращение» появился у меня года за два до памятного дня – и я навсегда влюбился в Рецептера-поэта.
Увидев афишу, я не только немедленно купил билет, но и решил захватить с собой книгу, чтобы попросить автограф. Два или три часа моноспектакля я просидел в партере с открытым от восхищения ртом, но при финальных аплодисментах поспешил к сцене с букетиком цветов и книгой. Я думал, что Владимир Эмануилович черкнет мне что-нибудь –и дело с концом. Он пригласил меня и мою матушку к себе в артистическую. Этого я точно не ожидал.
Мемуары – не моя стихия. О чем шел разговор, не помню. Но разговор шел: в артистической было многолюдно, и я смог несколько минут поговорить с Наумом Коржавиным. Владимир Эмануилович нашел слово для каждого, не только для своих знакомых. От общения с ним осталось ощущение праздника. И осталась надпись, в которой я вижу значимое обращение к себе, а не просто трафаретное приветствие – поэтому вожу книгу с собой в качестве талисмана. А в нее вложены билет на спектакль и... билет на троллейбус, на котором я ехал от своей улицы Правды до площади Маяковского. Теперь у меня есть все книги Рецептера – в основном с дарственными надписями, причем иные во многих экземплярах, включая адресованные мне.
Думаю, любой читавший и видевший Рецептера поймет меня и немного позавидует. А я позавидую тому, кто еще не видел его спектакли и не читал его стихи и прозу, – какое чудесное открытие ждет вас впереди!
«Не люди правят временами,
а времена владеют нами;
нам остается лишь одно:
вертеть колесики, как белкам,
и, привыкая к переделкам,
идти со временем на дно...
Потом
над нашими словами
лета покатятся волнами,
неуправляемы никем;
а нам казалось – наглецами,
творцами видимых систем...
Что делать?..
Запастись покоем.
А если мы чего-то стоим,
то, поминая времена,
которые владели нами,
спасительными письменами
напишут наши имена...»
С днем рождения, дорогой и любимый Владимир Эмануилович! Многая и благая лета! Поклон из Токио!