«Пора ехать в Сараево»: убийство, давшее старт мировой войне

-Убили, значит, Фердинанда-то нашего, – сказала Швейку его служанка». Этой фразой начинается бессмертный роман Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». Швейк, чешский подданный Австро-Венгерской империи, попытался отшутиться, что, дескать, обоих его знакомых Фердинандов ни чуточки не жалко.
- Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что жил в Конопиште, того толстого, набожного...
- Иисус Мария! - вскричал Швейк. - Вот-те на! А где это с господином эрцгерцогом приключилось?
- В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он со своей эрцгерцогиней в автомобиле...
- Скажите на милость, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться. Да еще в Сараеве! Сараево это в Боснии... А подстроили это, видать, турки. Нечего нам было отнимать у них Боснию и Герцеговину».

За легкомысленным разговором скрывался факт исключительного значения. 28 июня 1914 г. в городе Сараево, столице австро-венгерской провинции Босния, 19-летний гимназист Гаврило Принцип, серб (тут Швейк ошибся!) и австрийский подданый, застрелил эрцгерцога (наследника престола) Франца-Фердинанда и его жену герцогиню Гогенберг. Убийца и его сообщники были сразу схвачены полицией, которая с трудом предотвратила расправу толпы над ними. Историю Первой мировой войны принято начинать с этого дня.

В последней четверти XIX и начала ХХ вв. убийства коронованных особ, глав государств и правительств революционерами-террористами были нередки. В 1881 г. от их рук пал российский император Александр II, в 1894 г. французский президент Сади Карно, в 1898 г. австрийская императрица Елизавета (жена Франца-Иосифа), в 1900 г. итальянский король Умберто I, в 1911 г. российский премьер Петр Столыпин. Однако за сараевским убийством виделась международная интрига. Кого убили? Где убили? Кто убил? Зачем убили?

Наследнику австрийского престола и венгерской короны Францу-Фердинанду было пятьдесят лет. Он приходился племянником 84-летнему Францу Иосифу I, императору Австрии с 1848 г. и королю Венгрии с 1867 г., когда монархия стала «двуединой». Единственный сын монарха кронпринц Рудольф застрелился в 1889 г. при загадочных обстоятельствах. На смену ему наследником престола стал младший брат императора Карл Людвиг, но и он умер в 1896 г. Тогда очередь дошла до его старшего сына – племянника Франца Иосифа, который не испытывал к наследнику никаких чувств. Вдобавок тот женился морганатическим браком на чешской графине Софии Хотек, получившей титул княгини Гогенберг. Император дал согласие на их брак при условии, что Франц Фердинанд торжественно отречется за своих будущих детей от прав на престолонаследие. Кто же станет кронпринцем, если с ним что-то случится?..

Оценки Франца-Фердинанда при кажущейся противоположности не противоречат друг другу. В зависимости от симпатий и антипатий одного и того же человека можно назвать «консерватором» или «ретроградом», «набожным» или «фанатиком», «решительным» или «грубым», «замкнутым» или «угрюмым», «воином» или «солдафоном», упрекнуть в нелюбви к музыке или вспомнить о знаменитых розариях в имении Конопиште. Посвятивший жизнь военной службе и семье, эрцгерцог мало участвовал в государственных делах, к которым его никто не стремился привлекать. Ему редко кто симпатизировал, кроме жены и детей (любовь была взаимной), приближенных и германского кайзера Вильгельма – единственного друга среди равных.

Франц-Фердинанд говорил: «Сначала – порядок в доме, потом – внешняя политика сообразно нашим силам», – и изучал языки подданных-славян. Сараевские убийцы признались на суде, что считали эрцгерцога главой «военной партии» и злейшим врагом славянства, а потому полагали, что его устранение избавит Сербию от угрозы войны. По мнению британского историка В.В. Готлиба, убийство было невыгодно Сербии, поскольку эрцгерцог выступал за преобразование двуединой монархии в Австро-Венгро-Славию. Его женитьба по любви на фрейлине-чешке стала вызовом традициям династии и лишила детей от «неравного» брака прав на австрийскую и венгерскую короны, но они теоретически могли получить корону славянских земель в реформированной империи.

Николай Полетика, лучший российский исследователь сараевского убийства и причин Первой мировой войны, поправил Готлиба, указав, что идея триединой монархии делала Франца-Фердинанда опасным соперником сербской королевской династии Карагеоргиевичей, претендовавших на объединение южных славян Австро-Венгрии с Сербией. «Триализм (идея триединой монархии – В.М.) означал смерть южнославянской националистической идеи», – признал один из заговорщиков. Венгерские магнаты боялись, что эрцгерцог уравняет славян с немцами и мадьярами, и не хотели его появления на престоле. Наследник, в свою очередь, называл их методы управления «средневековыми», их деятельность – вредящей престижу империи. Словом, врагов у него хватало.

Место действия – турецкая провинция Босния и Герцеговина, населенная славянами, была в 1908 г. формально аннексирована Австро-Венгрией, которая до того оккупировала ее де-факто. На это было получено согласие российского министра иностранных дел Александра Извольского, мнившего себя мастером интриг. Однако на хитреца нашелся бóльший хитрец – австрийский коллега Алоиз Эренталь. У обоих министров были замыслы, осуществление которых требовало согласия другой стороны. Эренталь 16 сентября 1908 г. принял Извольского в замке Бухлау для доверительной беседы. Гость добивался открытия принадлежавших Турции проливов Босфор и Дарданеллы для свободного прохода российских военных кораблей. В военное время это запрещалось, поэтому во время русско-японской войны Черноморский флот оказался заперт на Черном море. Изменение статуса проливов требовало согласия других держав. В лице Эренталя Извольский нашел заинтересованного собеседника: тот хотел покончить с двусмысленным статусом Боснии и Герцеговины.

Переговоры в Бухлау велись без свидетелей и без протокола – министры ограничились «джентльменским соглашением», не уточнив сроки и детали. Извольский согласился на оккупацию Боснии и Герцеговины при отказе Австрии от продвижения в сторону Салоник и от прав на побережье Черногории, Эренталь – на открытие проливов для русских кораблей и поддержку требований Петербурга. Договоренность становилась политическим решением после ее одобрения обоими императорами, однако России требовалось согласие других держав, а Австрии – нет. Эренталь сразу воспользовался этим и 29 сентября разослал австрийским послам письма Франца-Иосифа главам иностранных государств с извещением о намеченной на 7 октября аннексии, однако Вена объявила о ней днем раньше. Извольский узнал о случившемся из газет. Раздражение в адрес «коллеги», который провел аннексию так быстро и не предупредил об этом заранее (его письмо ждало русского министра в Париже), усугубилось позицией Франции, отказавшейся поддержать Россию без согласия Англии. Главное разочарование постигло Извольского в Лондоне. Министр иностранных дел Эдуард Грей объявил, что его правительство не против открытия проливов для судов всех стран, но только с согласия Турции – что было равнозначно отказу.

«Что вызвало аннексию? – задал вопрос Полетика. – Пока эти провинции находились под национальной властью турок, Сербия могла надеяться на присоединение их к себе в случае удачной войны с Турцией. Аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией клала этим надеждам конец: только распад Австро-Венгрии в результате революции или войны мог осуществить национальное объединение южнославянских народностей. Строго говоря, Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину не у Турции, а у Сербии». В Белграде это восприняли как национальную катастрофу и начали готовиться к войне с Австрией, рассчитывая привлечь на свою сторону великие державы, но Лондон и Париж отказались вмешиваться в балканские дела.

Циганович знал вдохновителя заговора – начальника осведомительного отдела (разведки) сербского генерального штаба подполковника (позднее полковника) Драгутина Димитриевича, известного под конспиративной кличкой «Апис». Он был ключевой фигурой кровавого дворцового переворота 1903 г., в результате которого династия Карагеоргиевичей сменила на троне династию Обреновичей, считавшихся австрофилами. «Апис» организовал тайное общества «Уедненье или Смрт» («Объединение или смерть»), известное как «Черная рука». Оно было создано в феврале-марте 1911 г. группой офицеров и чиновников с целью объединения сербов в «неосвобожденных» землях путем «революционных акций», включая террор, поскольку «Народна одбрана» была слишком многочисленной для такой «точечной» работы.

Каждый член общества был обязан сообщать всю информацию, ставшую известной ему частным путем или по службе. «Для ''Черной руки'' не существовало государственных тайн», – отметил Полетика. Опубликованные после войны списки членов содержат фамилии 10 генералов, 35 полковников, 26 подполковников, не говоря о майорах и капитанах. Рядом с ними – министры, дипломаты, крупные чиновники почти всех министерств. Здесь мы видим ключевые фигуры не только довоенной Сербии, но и послевоенного Королевства сербов, хорватов и словенцев, как до 1929 г. называлась Югославия.

Знало ли сербское правительство о готовящемся покушении? Историк Михаил Покровский в 1920-е годы заметил, что прямого документального доказательства – записки Пашича Димитриевичу с приказом убить эрцгерцога – нет и быть не может. Однако, как писал Полетика, «о подготовке сараевского убийства знало слишком много лиц для того, чтобы тайна его действительно оставалась тайной». Роль «Аписа» в покушения подтвердилась в 1953 г., когда коммунистическое правительство Югославии фактически провозгласило его национальным героем именно за Сараево, хотя у современных историков нет единого мнения о степени его участия. Можно задать вопрос: в каком качестве Димитриевич имел отношение к подготовке покушения – как начальник разведки генштаба или как частное лицо, патриот и член «Черной руки»? В свете последствий это не столь важно.

Сербское правительство, включая премьера Пашича, знало о готовящемся заговоре, как минимум в общих чертах и из нескольких источников. Об этом в 1920-е годы рассказали несколько бывших министров, заметив, что не могут поведать всю правду. Глава «Участие сербского правительства в покушении» занимает в книге Полетики «Сараевское убийство» почти сто страниц. Но было ли нужно правительству убийство, за которым последовало бы неотвратимое возмездие? Пашич велел принять меры против пересечения террористами сербско-боснийской границы, но пограничные власти помогали «Черной руке», так что распоряжения Белграда выглядели – по крайней мере, после убийства – как неумелая попытка создать себе алиби. Потому что ответственность всё равно возложили бы на него, вне зависимости от настоящей степени виновности. «Правительство сделало всё, что только возможно, дабы показать нашим друзьям и всему остальному миру, как далеки мы были от сараевских преступников», – писал в 1925 г. экс-министр Люба Иованович, признавший, что кабинет знал о заговоре. Остававшийся у власти Пашич отмалчивался, потом оправдывался, но запретил публиковать документы по данной теме. Югославия официально обнародовала их только в начале 1980-х годов.

Запланированное на Витов день – день национального траура сербов в память проигранной туркам битвы на Косовом поле в 1389 г. – посещение эрцгерцогом Сараева как будто подталкивало радикалов к решительным действиям. Однако, как заметил Фей, «это не снимает с сербского правительства вины за сокрытие сведений, касавшихся заговора на убийство, заговора, в котором принимали участие его собственные офицеры».

С момента трагедии умы будоражил вопрос о причастности к ней России – конкретно посланника Николая Гартвига и военного агента полковника Василия Артамонова, поскольку связь обоих с националистическими и офицерскими кругами Белграда, а не только с правительством, была очевидна. Роль Гартвига в принятии Сербией политических решений не подвергалась сомнению. «Если событий не предвиделось, он, не стесняясь, начинал создавать их», – писал после войны осведомленный источник из круга «Черной руки».

Зимой 1914 г. Пашич, сославшись на угрозу со стороны Австрии, Турции и Болгарии, просил Николая II продать Сербии 120 тысяч винтовок и обещал в случае необходимости выставить полумиллионную армию. Это было сделано с ведома Гартвига. Глава МИД Сергей Сазонов «по политическим соображениям» поддержал просьбу. Военный министр Владимир Сухомлинов отказал, «считая себя обязанным прежде всего озаботиться снабжением нашей армии». Решение о продаже винтовок было принято 25 июля, через два дня после австрийского ультиматума Сербии, когда война – как минимум на Балканах – стала неизбежной. Добавлю, что 14 июня – за две недели до покушения в Сараево – Сазонов сказал румынскому премьеру Иону Брэтиану о возможности войны из-за Сербии, сделав странное по прозорливости предположение: «Что произойдет, если австрийский эрцгерцог будет убит?»

О связях «Черной руки» с Артамоновым говорили ее бывшие члены и сам Димитриевич. Одни утверждали, что об убийстве, совершенном по приказу «Аписа», знали Артамонов, Гартвиг, Пашич и принц-регент. Согласно другим, «Апис» рассказал Артамонову о готовящемся покушении и запросил гарантии того, что Россия не оставит Сербию один на один против Австрии и ее союзницы Германией. То есть речь шла о сознательном провоцировании европейской войны. Артамонов посовещался с Гартвигом и попросил подождать ответ из Петербурга. Через несколько дней он передал начальнику контрразведки телеграмму: «Действуйте, если на вас нападут, вы не останетесь одни», – и деньги на подготовку заговора.

Гартвиг скоропостижно умер в самый разгар кризиса: смерть от сердечного приступа настигла его 10 июля в здании австрийской миссии, – и унес тайны в могилу. В опубликованных большевиками дипломатических телеграммах из Белграда ничего подобного нет. Обосновавшийся после войны в Югославии, Артамонов признал, что давал деньги Димитриевичу на ведение разведывательной работы, но в содержание деятельности не вникал. «Апис» заявил: «Я окончательно решился на это (покушение – В.М.) только тогда, когда Артамонов заверил меня, что Россия не оставит нас без своей защиты, если мы подвергнемся нападению Австрии. Но я ничего не сообщил Артамонову о моих намерениях относительно покушения».

Сомневаться в том, что симпатии Гартвига и Артамонова были на стороне Сербии, не приходится. Они должны были знать, хотя бы в общих чертах, о готовящемся покушении, причем не обязательно от организаторов. Однако нет оснований говорить о причастности к заговору и считать их инициаторами убийства. «После Октябрьской революции большевики опубликовали многие секретные документы из дипломатических архивов царского правительства. Но в них не было никаких намеков на причастность Петербурге к выстрелам Принципа, – отметил историк Е. Матонин. – А если бы они были, то уж большевики-то, надо полагать, расстарались бы и устроили с их помощью настоящую пропагандистскую кампанию. Развязывание мировой войны – это был бы убойный аргумент, оправдывающий ликвидацию старого режима. Однако вышесказанное не означает, что российские дипломаты или военные в Белграде ни в коем случае не были осведомлены, что в Сараево что-то могло произойти».

Убийство наследника престола было слишком дерзким вызовом, чтобы не отреагировать. «Проглотить» такое оскорбление – значило для Вены расписаться в собственной беспомощности и поощрить сепаратистов. «Выступление против Сербии, – отметил Фей, – было с точки зрения Австрии единственным шагом, который мог обеспечить ей дальнейшее существование как государству». Принцип и его товарищи в результате аннексии стали подданными Австро-Венгрии, так что случившееся формально было внутренним делом Двуединой монархии. Однако они сразу после ареста заявили о себе как о борцах за общеславянское дело, да и «сербские интриги» в Боснии и Герцеговине были секретом Полишинеля.

Ну а что убийца? Е. Матонин в биографии Гаврилы Принципа, переросшей в подробное исследование заговора и убийства, точно определил его словами «человек-детонатор». Это главное, что о нем надо знать. И то, что его не казнили, несмотря на тяжесть преступления и очевидность вины: на момент убийства Принципу еще не исполнилось 20 лет. Он умер в тюрьме от туберкулеза за полгода до окончания войны, старт которой был дан его выстрелами.