Сто лет назад Советский Союз договорился с Японией

Сто лет назад CCCР и Япония установили (о восстановлении речь не шла, ибо в России сменился режим) дипломатические отношения. 20 января 1925 г. в здании японской миссии в Пекине советский полпред (полномочный представитель) Лев Карахан и японский посланник Кэнкити Ёсидзава подписали Конвенцию об основных принципах взаимоотношений СССР и Японии (в русской литературе ее называют Пекинской, в японской – базовой или основной). Этому предшествовали долгие и трудные переговоры. «Не верь японским дипломатам ни на секунду: самая вероломная публика», – наставлял полпреда генсек Сталин. «Им до зарезу нужно договориться с нами, – ответил Карахан. – Я стою за твердый тон с ними, не боясь идти на разрыв. Им разрыв опасней, чем нам».

После падения последнего «белого» режима и полной победы советской власти на Дальнем Востоке в ноябре 1922 г. Японии пришлось вывести оттуда свои войска. Дальневосточная республика – формально «буржуазно-демократическая», на деле руководимая большевиками, – с которой японцы вели переговоры, вошла в состав РСФСР. Государственной границей Советской России стало побережье Тихого океана. 30 декабря 1922 г. появилось новое государство – Союз Советских Социалистических Республик, занявший на карте большую часть территории бывшей Российской империи.

Япония не признавала советскую власть и участвовала в попытках ее свержения вооруженным путем. Теперь полный крах этих попыток стал очевиден. Правящие круги не были готовы к официальному признанию «красной России». Деловые круги хотели с ней торговать и ловить рыбу в ее территориальных водах. Весной 1923 г. советский полпред (глава дипломатической миссии) в Пекине Адольф Иоффе приехал в Японию на лечение (он был действительно болен) по приглашению влиятельного политика, мэра Токио Симпэй Гото (в японском языке фамилия Гото предшествует имени Симпэй, но мы этому правилу не следуем). Проведенные переговоры, к которым подключился бывший японский посланник в Польше Тосицунэ Каваками, ощутимых результатов не дали. Главным было то, что переговорный процесс, как говорится, пошел.

Встреча Симпэй Гото (слева) с Адольфом Иоффе (справа) в Токио, 1923 & Сборник документов «Кацура Таро, Гото Симпэй и Россия», составленный Василием Молодяковым (автором статьи) | фото книги из собрания автора статьи

В Японии не было официальных советских представителей, в Советской России – японских (в феврале 1924 г. большевики лишили полномочий консула во Владивостоке). Переговоры продолжились в Пекине, где у обеих стран были дипломатические миссии. Иоффе не вернулся в Китай, где его сменил Лев Карахан – не просто дипломат, но журналист, умевший работать с прессой, и большой барин, «буржуазность» манер которого не уступала представителям «великих держав». В отличие от них Карахан держался с китайцами подчеркнуто на равных. Статус советской миссии был повышен до посольства. Оказавшийся первым послом среди посланников, Карахан стал дуайеном (старейшиной) дипломатического корпуса в Пекине. Это был отличный тактический и стратегический ход.

Поводом к началу нового этапа переговоров стало обращение Гото к наркому по иностранным делам Георгию Чичерину. Ответил на него Карахан, предложивший продолжить диалог в Пекине. Японское правительство неохотно согласилось. 24 февраля 1924 г. посланник Кэнкити Ёсидзава посетил Карахана и сообщил, что готов приступить к «предварительным консультациям». 15 марта министр иностранных дел Кэйсиро Мацуи направил посланнику инструкции о том, как вести переговоры и какие вопросы должны быть решены до официального признания Советской России. 19 марта Ёсидзава огласил предварительные условия, которые Карахан 22 марта сообщил в Москву: «1) переговоры секретные; 2) переговоры никак не называются, ни официальными, ни частными, а просто ведутся между мною и им; 3) Советское правительство немедленно, до признания, разрешает владивостокские инциденты: освобождает арестованных (по обвинению в шпионаже японских офицеров. – В. М.), признает консула, восстанавливает почтовые сообщения (прерванные в январе 1924 г. из-за отказа Японии заключить с СССР соглашение о почтовом обмене. – В. М.)».

Наличие предварительных условий мотивировалось так: «Ввиду того, что между Россией и Японией имеется много неразрешенных важных вопросов и ввиду обстоятельств, возникших в ходе предшествующих переговоров по разрешению этих вопросов, Японское Правительство не находит возможным немедленное и безоговорочное признание Советского Правительства, но считает необходимым предварительно прийти к практическому соглашению по крайней мере относительно наиболее важных из этих неразрешенных вопросов».

Вооруженный инструкциями Политбюро, Карахан ответил, что «Советское правительство может отказаться разговаривать или потребовать созыва официальной конференции», и в принципе отверг любые предварительные условия. Когда через несколько дней Ёсидзава отказался от них, полпред «от себя лично» пообещал урегулировать инцидент с офицерами (их освободили в мае).

Переговоры оказались трудными, потому что стороны придерживались принципиально разных подходов к их ведению. Японцы, более всего озабоченные «сохранением лица» перед «великими державами», опасались публичного провала. Поэтому они стремились сначала в тайне договориться по всем вопросам, чтобы обнародовать только финальный успех… или сделать вид, что ничего не было. Большевики, более всего озабоченные официальным признанием режима, стремились сначала придать переговорам официальный характер – а там как пойдет. Политик Гото, не бывший на тот момент ни послом, ни министром, имел свободу маневра. Карьерный дипломат Ёсидзава действовал по инструкции. Карахан тоже – но инструкции у него были другие.

Кэнкити Ёсидзава и Лев Карахан на переговорах в Пекине, 1924 | фото dzen.ru

Полный набор японских предложений, которые Карахан сообщил в Москву, был таков: «1) мы выражаем письменно глубокое сожаление (не ответственность, чего японцы требовали ранее! – В. М.) о Николаевске (убийство бандой анархиста Якова Тряпицына японских граждан в Николаевске-на-Амуре в 1920 г.); 2) от возмещения убытков за Николаевск японское правительство откажется при условии получения выгодных и долгосрочных концессий на Сахалине; 3) Портсмутский договор (1905 г. – В. М.) сохраняет законную силу ввиду исторического значения для японского народа; 4) от долгов (царского и Временного правительств. – В. М.) японское правительство откажется за безвозмездные и долгосрочные концессии на Сахалине и в Восточной Сибири; 5) о частной собственности сказано неясно: “Должны быть признаны обязательства по этому поводу”, но можно оставить для будущего обсуждения, применив к японцам принцип наибольшего благоприятствования; 6) признать сейчас для будущего торгового договора “гарантию личной и имущественной безопасности, частную собственность, гарантию широкой торговли и промышленной деятельности, наибольшее благоприятствование”; 7) воздержание от пропаганды и враждебной деятельности; 8) освобождение Сахалина от оккупации (японцы оккупировали северный Сахалин в 1920 г. после “Николаевского инцидента”. – В. М.) и формальное признание России. Японское правительство готово в любой форме осуществить свои планы: обмен нотами, декларация, соглашение».

«Я указал сразу же, – заметил Карахан, – что мое личное впечатление: японское правительство ничему не научилось и не имеет серьезных намерений урегулировать отношения». Политбюро 27 марта постановило начать переговоры на условиях: «1) Признания нас Японией де-юре. 2) Согласия Японии на эвакуацию северного Сахалина. 3) Отказа Японии от претензий по николаевским событиям, причем мы согласны выразить сожаление (официально) по поводу этих событий. 4) Признания с нашей стороны предоставления льготных (но не безвозмездных) концессий для японцев. 5) Урегулирования вопросов о частных предприятиях и государственных долгах при прочих равных условиях на тех же основаниях, что и с другими государствами». 

Карахан получил официальные полномочия для ведения переговоров, однако выяснилось, что у Ёсидзава таковых нет. В Токио решили выдать их «лишь после того, как переговоры будут благополучно завершены». Карахан, конечно, не согласился и на все объяснения визави заявил, что без полномочий по всей форме переговоры вести не будет, а пока «арестованные будут сидеть бесконечное количество времени». На его стороне оказался человеческий фактор. «Ёсидзава настроен хорошо, и, по-видимому, они пойдут навстречу нам, – писал полпред Чичерину 21 апреля. – Настроение Ёсидзава имеет значение, потому что он лично готов сделать все, чтобы переговоры здесь начались, а главное, чтобы переговоры дали положительный результат. С точки зрения его личной карьеры это имеет громадное значение, и поэтому его настроение дает иногда больше, чем самые инструкции».

Обещая предать свои инициативы гласности, Карахан дожал японцев. Полномочия были подписаны 13 мая, хотя Ёсидзава вручил их только 29 мая. Полпред удовлетворился телеграфным подтверждением, чтобы начать переговоры официально. И выложил карты на стол – в виде проекта договора.

 

Речь шла не о «признании» СССР, но об установлении «нормальных дипломатических и консульских отношений» с взаимным возвращением по принадлежности посольской, консульской и иной государственной собственности (в Японии оставались «белый» поверенный в делах, военный агент, консулы) (статья 1). Япония эвакуирует северный Сахалин в течение двух недель со дня подписания соглашения (статья 2). После восстановления дипломатических и консульских отношений стороны заключают торговый договор с полными взаимными гарантиями (статья 3). СССР предоставляет японским подданным или юридическим лицам концессии в Восточной Сибири и на северном Сахалине на разработку недр, лесов и т. д. (статья 4). 

Советское правительство немедленно по восстановлении дипломатических отношений готово заключить с Японией новую рыболовную конвенцию на условиях Портсмутского договора и конвенции 1907 г. (статья 5). Стороны готовы обсудить и «справедливо разрешить» вопрос взаимных государственных и частных претензий и долгов, включая «Николаевский инцидент» (статья 6). Стороны согласны аннулировать все договоры и соглашения с третьими странами, «которые могли быть заключены... в нарушение суверенных или территориальных прав другой стороны, а также создающие угрозу безопасности последней» (статья 7). Стороны взаимно обязуются уважать государственный суверенитет друг друга и воздерживаться от вмешательства во внутренние дела, в том числе посредством «агитации, пропаганды и всякого рода интервенции либо их поддержки» (статья 8). Соглашение вступает в силу с момента подписания (статья 9).

Проект был решительным. Он многого требовал, но мог рассматриваться как залог долгосрочного партнерства. Заключать союз с большевиками «буржуи» боялись, но уже пришла пора выйти из замкнутого круга взаимного непризнания. Некоторые статьи были рассчитаны на то, чтобы «великодушно» отказаться от них в процессе переговоров. Другие – например, о взаимном отказе от пропаганды – никто выполнять не собирался, но они облегчали ратификацию договора в Японии. Карахан явно лидировал на переговорах, которые теперь шли почти каждый день, и требовал конкретных предложений или ответов на свои предложения. Ёсидзава отвечал медленно и неохотно, ссылаясь на необходимость запросить мнение МИД или правительства, которые тоже не торопились.

Токио настаивал на признании ответственности за «Николаевский инцидент», на месячном сроке эвакуации войск с Сахалина, на максимальном уточнении условий предоставления концессий, предлагая примерно отметить их на картах (здесь японцы были предельно конкретны!), а также на исправлении формулировки о «взаимных претензиях и долгах», поскольку Япония Советскому Союзу ничего не должна. От требований о долгах вскоре пришлось отказаться – при условии, что с Японией поступят «не хуже», чем с Великобританией и Италией, признавшими большевиков в феврале 1924 г.

На заседаниях 4 и 7 июня 2024 Ёсидзава представил проект, утвержденный в Токио 20 мая: три месяца на эвакуацию войск и гражданских лиц с северного Сахалина; концессии на 99 лет с уплатой Советскому Союзу 5% от их чистого дохода; взаимное предоставление режима наибольшего благоприятствования в торговле и мореплавании; признание Портсмутского договора и переговоры о пересмотре всех прочих. При подписании предлагалось сделать письменное заявление, что ни одна из сторон не состоит в военном союзе и не связана никаким секретным соглашением с третьей державой, которое могло бы нарушать суверенные и территориальные права партнера или угрожать им.

Наступать у Карахана получалось лучше, чем уступать. 12 июня он заявил журналистам, что Москва отказывается от компенсации за «Николаевский инцидент», но не от концессий, потому что это экономическое сотрудничество, а не уступка политическому давлению. Четыре дня спустя он доложил в Москву, что «Ёсидзава при обсуждении вопросов проявлял большую уступчивость», и сделал вывод: «В переговорах с японцами мы можем держать себя достаточно твердо. Положение их незавидное, и они вынуждены идти сейчас на соглашение с нами, и поскольку у нас “не горит”, можно проявить некоторую выдержку, как мне лично она ни неприятна».

Такааки Като | фото bigenc.ru & Кидзюро Сидэхара | фото wikimedia.org

Посланника вызвали на доклад в Токио, где премьер Такааки Като и глава МИД Кидзюро Сидэхара расспрашивали его в основном о перспективах получения нефти с северного Сахалина. Правительство решило просить концессии на 60% разведанных полей, включив это в новые инструкции для ведения переговоров. Премьер заявил: «Япония готова признать Советскую Россию и решить как можно больше вопросов в ее пользу, если Россия покажет, что она уважает принципы международного общежития и действует в соответствии с международными обязательствами». Карахан ехидно ответил, что в Токио, видимо, считают признание СССР великим снисхождением. «Пока Япония не поймет, что обе стороны одинаково заинтересованы в восстановлении взаимных отношений, до тех пор будет трудно достигнуть общей цели», – заявил он 31 июля.

4 августа вернувшийся в Пекин Ёсидзава вручил Карахану новый, «компромиссный» и «окончательный» проект договора и протоколов к нему, в основу которых были положены признание Портсмутского мира и рыболовной конвенции 1907 г. Желаемый срок действия концессий был сокращен до 55 лет, время эвакуации войск –до двух месяцев. Полпред уже располагал решением Политбюро от 27 июня: согласиться на эвакуацию Сахалина в трехмесячный срок и предоставить японцам концессии, но придерживаться принципа «взаимного аннулирования всех долгов и претензий». Однако Карахан снова советовал не спешить. «Некоторые японские журналисты, – доложил он Чичерину 11 августа, – прибегали к нам и сообщали, что в японской миссии им заявили о существовании более скромных требований, которые Ёсидзава в дальнейшем предъявит». Политбюро 14 августа решило ограничиться предоставлением в концессию 40% разведанной нефти, одной трети угля и части леса, всё сроком на 50 лет.

Японцы, вложившие много средств в разработку сахалинской нефти, не уступали. 16 сентября Ёсидзава пригрозил прекращением переговоров, но Карахан еще 25 августа писал Чичерину: «Никогда не будет поздно сделать наши уступки, а “выдержать характер” совершенно необходимо… Для теперешнего кабинета разрыв переговоров с нами может иметь роковое значение, и это до последней степени может удерживать их от разрыва». В начале октября Политбюро решило: предоставить японцам половину существующих нефтяных источников и половину тех, которые они откроют в будущем; выделить им для разведок, сроком от 5 до 10 лет, тысячу квадратных верст с возможным увеличением этой зоны в четыре раза; взимать с них 10% с валовой добычи; срок концессий – 40–50 лет. С подачи Чичерина и Карахана первоочередной задачей было признано скорейшее очищение советской территории от японских войск.

8 октября Карахан заявил, что «переговоры вступили в окончательную и решительную стадию… Будет жаль, если придется отложить на следующий год восстановление сношений, когда почти уже все вопросы урегулированы». Днем позже он писал Чичерину: «Можно считать, что по всем вопросам наши точки зрения с Японией согласованы. Вопрос идет о редакционных изменениях, редакционных поправках. Основной вопрос – о концессиях, где главным является вопрос о районах сдаваемых нефтяных концессий… Я лично склоняюсь к тому, что скорее они уступят… Разрыв с нами очень сильно ослабил бы международное положение Японии и в особенности в Китае и на Дальнем Востоке».

30 октября полпред вручил Ёсидзава последний советский вариант с приложенными протоколами и нотами, утвержденный во всех инстанциях. «Чтобы усилить серьезность положения», он придал этому «несколько торжественный характер» и дал понять, что текст является окончательным и в нем возможны лишь редакционные поправки. Как раз вовремя пришла телеграмма о признании Советского Союза Францией! На следующий день Ёсидзава, несмотря на то что был день рождения императора и ему приходилось принимать гостей, попытался склонить Карахана хоть к каким-то уступкам, но тот, чувствуя себя на коне, решительно отказался. Диалог прервался. «За все время переговоров у нас не было такого критического момента», – сообщал полпред Чичерину 1 ноября.

«По-видимому, с Японией дело дошло до решительного момента и до последнего торга, – делился нарком с Караханом 4 ноября. – Нам дальше идти некуда». Ёсидзава, которого торопили влиятельные люди в Токио, хотел скорее закончить дело, ставшее для него вопросом чести. 28 декабря переговоры возобновились после месячного перерыва. Посланник представил новый японский проект, отразивший бóльшую часть советских условий. Карахан многообещающе сказал, что видит «свет надежды» на успешное завершение дела, и телеграфировал в Москву: «Наша выдержка принесла плоды». 3 января 1925 г. Политбюро пошло на компромисс по концессиям. «Моя точка зрения была не уступать японцам, – заметил Карахан Сталину 9 января, – ибо в будущем году (т. е. в 1925-м. – В. М.) они пришли бы к нам на поклон. Но в Москве, по-видимому, по общим соображениям признано желательным договориться теперь же, хотя бы ценой уступок».

Дело было сделано: 20 января Карахан и Ёсидзава подписали Конвенцию об основных принципах взаимоотношений СССР и Японии. Декларируя обоюдное желание «упрочить добрососедские отношения и экономическое сотрудничество между ними», СССР и Япония объявили об установлении дипломатических и консульских отношений (статья 1). Советский Союз признал, что Портсмутский договор остается в полной силе, а прочие двусторонние договоры и соглашения, заключенные до 7 ноября 1917 г., подлежат пересмотру на специальной конференции (которая так и не состоялась) или даже отмене, «как того потребуют изменившиеся обстоятельства» (статья 2). Рыболовная конвенция 1907 г. подлежала пересмотру, а до этого сохранялся статус-кво на 1924 г. (статья 3). Статья 4 предусматривала заключение в будущем договора о торговле и мореплавании на принципах свободы въезда, передвижения и пребывания на территории другой страны, постоянной и полной защиты безопасности жизни и имущества граждан обеих стран, гарантий права частной собственности и свободы заниматься торговлей, мореплаванием, промыслами и т. д. в соответствии с законами страны пребывания, но без ущерба для прав другой. Стороны предоставляли друг другу режим наибольшего благоприятствования. Статьей 6 советское правительство изъявляло готовность предоставить японским подданным и компаниям концессии на эксплуатацию минеральных, лесных и других природных ресурсов в СССР.

История Пекинской конвенции исследована в книгах Джорджа Ленсена (слева) и Василия Молодякова (автора статьи) | фото книг из собрания автора статьи

Примером компромисса, достигнутого на переговорах, может служить статья 5. Она гарантировала уважение «несомненного права каждого государства устраивать свою собственную жизнь в пределах своей же юрисдикции по собственному желанию» и недопущение на своей территории деятельности лиц или организаций, представляющих угрозу для другой стороны, а также неучастие в такой деятельности «всех лиц на их правительственной службе и всех организаций, получающих от них (властей. – В. М.) какую-либо финансовую помощь». На этом настаивали японцы, чтобы иметь формальный повод жаловаться на деятельность Коминтерна и уличать большевиков в невыполнении взятых на себя обязательств.

Дополнительный пункт содержал обязательство не допускать у себя организаций, «претендующих быть правительством какой-либо части территории другой стороны». Это положение, внесенное в текст по настоянию СССР, должно было исключить появление в Японии «правительства в изгнании», чего в Москве продолжали опасаться. В силу этой статьи МИД Японии обязал русских эмигрантов, пожелавших остаться там, отказаться от любой политической деятельности, взамен гарантировав им равные с другими иностранцами права и «невыдачу» Советам. Здесь был и второй смысл: эмигрантам отказали в праве на любую политическую активность, включая просоветскую и прокоммунистическую. Впрочем, оставшихся в Японии «белых русских» в политику не тянуло.

Приложенный к конвенции Протокол А урегулировал частные вопросы. Стороны передавали друг другу движимое и недвижимое имущество посольских и консульских учреждений (статья 1). Реконструкция Токио после землетрясения 1 сентября 1923 г. привела к перепланировке города, менявшей облик улиц и целых кварталов, поэтому было решено договориться о переносе посольства. Вопрос о долгах царского и Временного правительств отложили на будущее с обязательством СССР не удовлетворять претензий других стран на более благоприятных условиях (статья 2). Статья 3 закрепляла эвакуацию японцев с Сахалина до 15 мая. Статья 4 заявляла о неучастии сторон в военных и иных тайных соглашениях и союзах, направленных против другой стороны. Протокол Б о концессиях соответствовал последнему японскому проекту.

Отдельной декларацией Советский Союз снимал с себя «политическую ответственность» за Портсмутский договор 1905 г. Советские авторы уделяли ей едва ли не большее внимание, чем остальным статьям. На деле это был лишь «клочок бумаги», ибо часть положений договора устарела и не отвечала реалиям, сложившимся на Дальнем Востоке. Обмен нотами закрепил продолжение работы японских предприятий на северном Сахалине до заключения концессионных соглашений, которые были подписаны 14 декабря 1925 г. в Москве. За семь месяцев до того, 14 мая, японская сторона сдала, а советская приняла северный Сахалин, что было оформлено протоколом. Краткая нота за подписью Карахана выражала «искреннее сожаление» по поводу «Николаевского инцидента». В вопросе была поставлена точка – по крайней мере, формально. Москва не признала официально ответственности за случившееся, но официально дала ему оценку. В издание «Документы внешней политики СССР» этот текст не вошел и в литературе советского периода обычно не упоминался.

Конвенция отвечала национальным интересам нашей страны. 20 февраля 1925 г. она была ратифицирована ЦИК СССР, 25 февраля – императором Японии (фактически Тайным советом, т. к. монарх был неизлечимо болен). Обмен нотами о ее вступлении в силу состоялся в Пекине 26 февраля, обмен ратификационными грамотами – там же 15 апреля. Настал черед переходить к текущим делам.

Отметит ли еще кто-то этот юбилей?..

Поделиться Поделиться ссылкой:
Советуем почитать
Русская партия адмирала Ёнаи
12 мая 1945г. в Токио заседал Высший совет по руководству войной – фактически верховный орган власти. Обсуждался вопрос о последствиях безоговорочной капитуляции Германии – союзника Японии. Морской министр адмирал Мицумаса Ёнаи (1880–1948) потребовал решительных шагов по улучшению отношений с Москвой. Почему адмирал их сделал? И что связывало его с Россией?
12.05.2024
Парижская Коммуна: удивительно мощное эхо
Парижская Коммуна – имя собственное, относящееся к конкретному эпизоду истории. Он продолжался всего 72 дня: с 18 марта по 28 мая 1871 г. – но оставил удивительно мощное эхо. В нашей стране об этом написано больше, чем в любой другой, кроме Франции. Парижскую Коммуну объявили первым в истории примером диктатуры пролетариата как принципиально новой формы государственного строя – и соответственно предшественником советской власти. Но всё ли мы знаем об этих событиях полуторавековой давности?
26.03.2024
Зигзаг неудачи, или Последняя страсть Дриё Ла Рошеля
15 марта 1945 г. в Париже покончил жизнь самоубийством 52-летний прозаик и публицист Пьер Дриё Ла Рошель, ныне признанный классиком. Российский читатель знает его по главному роману «Жиль» (1939), перевод которого вышел в 2020 г. с послесловием автора этих строк, разъясняющим политические сюжеты. Это важно: Политика была главной страстью писателя наравне с Эротикой
15.03.2024