Виражи честолюбца: Ёсукэ Мацуока от Портленда до Кремля

13 апреля 1941 г. в Кремле был заключен советско-японский пакт о нейтралитете. Подписавший его министр иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуока (1880–1946) не был великим государственным деятелем, однако в России известен больше всех остальных японских политиков – по этой причине. Но много ли мы знаем про этого человека?

Порой обилие информации не помогает, а мешает правильному пониманию людей и событий прошлого. В несколько кликов вы наберете массу статей, постов и подкастов про советско-японский пакт о нейтралитете, от разноголосицы которых голова пойдет кругом. Проблема в том, что их пишут досужие люди или пропагандисты, а до работ историков-профессионалов не так просто добраться.

На фотографиях мы видим невысокого щуплого человека неопределенного возраста (правильно определить возраст японцев и особенно японок – нелегкая задача) в европейском костюме, который с годами стал стричься под машинку и носить круглые очки. Заурядный вестернизированный японец, бизнесмен или чиновник средней руки, но едва ли потомок самураев… Мацуока родился 3 марта 1880 г. в уезде Кумагэ (ныне город Хикари) провинциальной префектуры Ямагути на юге острова Хонсю. Он был четвертым сыном в семье местного судовладельца отнюдь не благородных кровей, вдобавок разорившегося, когда Ёсукэ было 11 лет.

Два года спустя родственники с помощью миссионеров-методистов отправили его в Америку – изучить английский язык и какую-нибудь профессию. Ёсукэ жил в Портленде, штат Орегон, сначала в методистской миссии, затем в семье, принявшей мальчика как родного сына: его определили в начальную школу и крестили в протестантской церкви с именем Фрэнк. Некоторое время он учился в Окленде, штат Калифорния, где было много японцев, затем вернулся в «родной» Портленд и поступил на юридический факультет Орегонского университета, который закончил в 1900 г. За обучение платил сам, не чураясь никакой работы: торговал вразнос напитками и толмачил, потому что неплохо овладел английским.

Знали ли Сталин и Молотов об этом? 
Очень уж нетипичная биография для сановника довоенной Японии, тем более министра иностранных дел! Провинциал. Парвеню. Из семьи неудачника. Выросший за границей – в тогдашней Японии это воспринималось как минус, а не как плюс. Не имевший японского образования. Вернувшись в 1902 г. на родину из-за болезни матери, Мацуока хотел продолжить обучение в Токийском Императорском университете – кузнице кадров государственной службы – но не смог поступить туда из-за непризнания его американского диплома и отсутствия связей.

Казалось бы, всё против него! А что в активе? Не по летам богатый и разнообразный жизненный опыт. Умение не страшиться трудностей и не чураться никакой работы. Хорошее знание английского языка, хотя от акцента он так и не избавился. Навык общения с иностранцами. Имя Фрэнк означает «откровенный», «искренний». Фрэнк Мацуока гордился своей «искренностью» и раскованностью, отличавшей его от чопорных японских нотаблей, гордых своей страной, своим родом и самими собой. Но главное – бешеное честолюбие и стремление сделать карьеру на государственной службе – самой почетной после военной, путь на которую для Мацуока был закрыт в силу анкетных данных. К этому прибавились проблемы со здоровьем. Точно не известно, когда он заболел туберкулезом, но у него всегда были слабые легкие. В тщедушном теле жил огненный дух, однако подвластный минутным настроениям и капризам.

В 1904 г. Мацуока сдал квалификационные экзамены и был принят на службу в МИД – небывалый успех для человека без связей и диплома Токийского университета! Почти восемнадцать лет он провел на дипломатической службе: большой карьеры не сделал, но обзавелся связями и влиятельными покровителями. Самым важным из них был выдающийся политик Симпэй Гото, президент государственной акционерной компании Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД), позднее министр. Эта дорога в прямом смысле слова соединяла Японию и Россию, которую Гото посещал в 1908, 1912 и 1927/1928 годах. Во время третьего визита он был дважды принят Сталиным – 7 и 14 января 1928 г. Мацуока не преминул напомнить об этом, когда сам оказался в Кремле.

Наивысший карьерный взлет Мацуока летом 1940 г. был связан с отстранением адмирала Мицумаса Ёнаи с поста премьер-министра и с назначением на него князя Фумимаро Коноэ. Мацуока хотел устроиться если не сразу за рулем «автобуса», то рядом с водителем. В середине июля 1940 г. экспансионисты вынудили адмирала Мицумаса Ёнаи (я писал о нем, ссылка на публикацию тут) уйти с поста премьер-министра и продвинули на него князя Фумимаро Коноэ. Когда встал вопрос о главе МИД, радикалы прочили на должность бывшего посла в Риме Тосио Сиратори, эксцентричного геополитика и апологета «континентального блока». Однако узкий круг людей, принимавших решения, отверг такого enfant terrible и сделал ставку на респектабельного Мацуока, который превзошел Сиратори возрастом, связями и аппаратным весом.

22 июля Ёсукэ Мацуока стал министром иностранных дел. Он назначил Сиратори советником МИД – должность почетная, но лишенная реальной власти – и начал тотальную замену послов и посланников, которую остряки окрестили «великим землетрясением Мацуока». В число отправленных на скамейку запасных попал посол в Москве Сигэнори Того – возможно, лучший глава японской дипломатической миссии в нашей стране. С учетом начатых им переговоров о подготовке двустороннего политического соглашения это было грубой ошибкой. Тем более его преемник генерал Ёсицугу Татэкава как дипломат в подметки не годился своему предшественнику. На новом посту особенно ярко проявилась определяющая черта характера Мацуока – маниакальное славолюбие и стремление к личным триумфам, о последствиях которых он порой не задумывался. «Мацуока был гений, динамичный и сумасбродный, – утверждал его помощник Тосикадзу Касэ. – Его мысль работала быстро, как молния... Но он часто противоречил самому себе. Для него последовательность была уделом посредственностей». Оснований считать Мацуока «гением» я не вижу, да и в политике такие черты вовсе не являются достоинством. Биограф был прав, сказав: «Когда Мацуока говорил, мир слушал». Но прав был и британский посол в Токио Роберт Крейги: «Я никогда не встречал человека, который говорил так много, чтобы сказать так мало».

Глава МИД сразу заявил о необходимости улучшения отношений с Москвой, но зашел явно не с той карты, предложив… продать Японии Северный Сахалин. Молотов публично высмеял предложение, заявив в ответ, что в СССР «найдутся покупатели» на Южный Сахалин, который Россия уступила Японии по Портсмутскому договору 1905 г. В феврале 1941 г. Мацуока собрался в Европу, чтобы «порешать вопросы» на месте. Своей стратегической целью он объявил заключение четырехстороннего пакта Японии, Германии, Италии и Советского Союза, предполагавшее присоединение СССР к Тройственному пакту Токио–Берлин–Рим от 27 сентября 1940 г. Эту идею он украл у Сиратори.

Отправлявшийся в путь по Транссибирской магистрали Мацуока собирался посетить Москву дважды – до и после визита в Берлин (заезд в Рим имел протокольный характер). Советскому полномочному представителю Константину Сметанину он объяснил, что «при первом проезде через Москву планирует остановиться в ней на один день, чтобы встретиться и познакомиться с т. Молотовым, а при возвращении намерен задержаться в Москве на 3–4 дня с тем, чтобы встретиться и подробно побеседовать как с т. Молотовым, так и другими руководителями правительства и советскими вождями».

Мацуока опасался возможного неуспеха миссии, из которой предстояло вернуться «со щитом или на щите». В случае неудачи московские переговоры можно было представить визитом вежливости, но только постфактум, не афишируя заранее надежд на них. В случае успеха он будет неожиданным, а потому еще более эффектным.

23 марта Мацуока прибыл в Москву. По его просьбе газетные сообщения были краткими и подчеркивали, что он находится в СССР проездом. На следующий день министр встретился с Молотовым и Сталиным, напомнив о своей близости к известному им Гото и о своих трудах по улучшению двусторонних отношений. Затем воспитанник американских миссионеров прочитал целую лекцию о японском «моральном коммунизме», во время которой Сталин и Молотов, думаю, усердно прятали улыбки. Сталин заметил, что «какова бы ни была идеология в Японии или даже в СССР, это не может помешать практическому сближению двух государств, если имеется взаимное желание обеих сторон». Конкретный разговор решили отложить до второго визита.

26 марта Мацуока прибыл в Берлин, где встречался с Риббентропом и Гитлером. Риббентроп дал понять, что «союз четырех» в планы Берлина не входит, и сделал вид, что таких планов никогда не было: «Близкое сотрудничество с Россией абсолютно невозможно… Германия не будет провоцировать Россию, но если политика Сталина не будет гармонировать с тем, что фюрер считает правильным, Россия будет сокрушена». 

С каждым словом невозмутимое прежде лицо Мацуока становилось встревоженным, ибо над его грандиозными планами нависла угроза. «Он спросил Имперского Министра иностранных дел, стоит ли ему на обратном пути подольше задержаться в Москве для переговоров с русскими на предмет пакта о ненападении или о нейтралитете… Имперский Министр иностранных дел ответил, что о присоединении России к (Тройственному. – В. М.) пакту не может быть и речи, и порекомендовал Мацуока по возможности воздержаться от обсуждения подобных вопросов в Москве».

«По возвращении в Японию Мацуока не может доложить императору, что конфликт между Германией и Россией невозможен», – выразительно сказал Риббентроп. Переводчик Пауль Шмидт, опасаясь недоразумений, переспросил гостя, понял ли тот сказанное (он переводил с немецкого на английский). Мацуока поинтересовался, нельзя ли будет позднее вернуться к идее присоединения Москвы к «союзу трех», но собеседник решительно отмел подобную возможность.

В Берлине на «континентальном блоке» поставили крест, и Мацуока это понял. Однако о плане «Барбаросса», т. е. о принятом решении воевать против СССР, он, вопреки расхожим утверждениям, не был оповещен ни официально, ни неофициально. Это было сделано по прямому указанию Гитлера.

7 апреля Мацуока снова был в Москве и встретился с Молотовым. Он сказал, что о частных проблемах говорить не будет – это дело послов, – а сразу перейдет к главному: «Он смотрит на улучшение отношений с СССР не с точки зрения временных интересов и временной политики, а с точки зрения улучшения отношений на 50–100 лет… Если исходить из интересов Японии и интересов СССР, то, несомненно, что ссора между Японией и СССР будет большим несчастьем и не принесет никакой пользы ни одной из сторон». Молотов терпеливо ждал, когда же разговор пойдет о деле. Наконец собеседник предложил решить все проблемы разом: заключить новый всеобъемлющий договор и продать Северный Сахалин.

Молотова интересовали новости из Берлина, но услышанное не слишком обнадеживало: «Мацуока заявляет, что у него нет намерения, чтобы Япония вместе с Германией напали на СССР… Япония будет лояльна к своей союзнице – Германии, но из этого вовсе не вытекает, что Япония будет ссориться с СССР». В ответ нарком повторил то, что ранее излагал японским послам. «Если японское правительство хочет сделать крупный политический шаг в отношении СССР, а советское правительство в свою очередь желает этого, то в данный момент обе стороны могли бы договориться о заключении пакта о нейтралитете, и тогда вопросы, требующие длительного обсуждения, не нужно было бы затрагивать». Трехчасовая беседа не дала результатов, кроме договоренности продолжать переговоры.

В беседе 9 апреля Мацуока «решил взять обратно свое предложение – заключить пакт о ненападении и согласиться на предложение Молотова – заключить пакт о нейтралитете», пояснив, что может подписать его, пока находится в Москве. Начался торг, ключевым вопросом которого стала судьба японских нефтяных и угольных концессий на Северном Сахалине. Позиция Молотова в переводе с дипломатического языка на практический была простой: хочешь личного дипломатического триумфа в виде пакта – прощайся с концессиями. Министру дали время подумать и обеспечили культурную программу.

Встреча с Молотовым 11 апреля закончилась ничем: «дипломатический блицкриг» (выражение Мацуока) не состоялся. Однако вечером следующего дня гостя пригласили в Кремль – и наступил «момент истины». Опубликованные документы позволяют проследить этот процесс в деталях. После витиеватых заявлений Мацуока заговорил Сталин, который был предельно конкретен. До личного триумфа, каким являлось заключение пакта, честолюбивому министру оставался всего один шаг – официально пообещать ликвидацию концессий, причем Сталин и Молотов согласились на обмен письмами вместо протокола. Мацуока попросил обеспечить ему немедленную телеграфную связь с Токио, что и было сделано. Премьер Коноэ в обход правительства и Тайного совета запросил санкцию на подписание договора прямо у императора и сразу получил ее. Подготовка документов заняла первую половину следующего дня. 

Пакт был подписан 13 апреля в 14:45 Мацуока и Молотовым в присутствии Сталина, заместителей наркома иностранных дел Соломона Лозовского и Андрея Вышинского, а также работавших в Москве японских дипломатов во главе с послом Татэкава. На официальном фото последнему повезло меньше всех – его заслонил собственный советник Фунао Миякава, драматическая жизнь которого заслуживает отдельного рассказа. 

Затем состоялся банкет. Мацуока основательно принял на грудь. Хозяева были в благодушном настроении. Когда Сталин сказал, что договоры должны выполняться вне зависимости от различий в идеологии, Мацуока провозгласил: «Договор заключен. Я не лгу. Если я солгу, берите мою голову. Если Вы солжете, не сомневайтесь, я приду за Вашей». «Моя голова нужна моей стране, Ваша голова – Вашей стране, – парировал генсек. – Давайте вместе беречь наши головы».

Провожать гостя на Ярославский вокзал поехали замнаркома Лозовский, курировавший «восточное направление», и шеф протокола Владимир Барков. По непонятной причине поезд задержали. Вдруг на перроне – к неподдельному изумлению собравшихся дипломатов и журналистов – появились Сталин и Молотов. Раньше такой чести не удостаивался никто из гостей. Сталин обнял и расцеловал Мацуока, сказав ему: «Европейские проблемы решатся естественным путем, если Япония и Советский Союз будут сотрудничать». «Не только европейские, но и азиатские», – откликнулся министр. «Весь мир будет обустроен!» – воскликнул Сталин.

Мацуока не мог успокоиться и на обратном пути слал Сталину и Молотову одну восторженную телеграмму за другой. Потом этот поток красноречия вызывал насмешки советских авторов, обличавших лживость и коварство визитера, который якобы знал о готовящемся нападении Германии на СССР и, заключая пакт о нейтралитете, не собирался следовать ему. Утверждать это нет никаких оснований. Мацуока был упоен своим вторым «дипломатическим блицкригом» (первый – Тройственный пакт), когда он за несколько дней достиг того, над чем его предшественники бились годами. Он чувствовал, что не только догнал, но, возможно, перегнал Риббентропа с его московскими «блиц-визитами». Особое внимание, проявленное к нему Сталиным, заметил весь мир. Восторгу честолюбца не было границ. Да и Сталин с Молотовым получали такие телеграммы не каждый день, поэтому послания Мацуока немедленно появлялись в «Правде».

25 апреля пакт был ратифицирован, по поводу чего Мацуока отправил очередное цветистое послание в Москву. А через два месяца министр сделал новый политический вираж, который оказался для него последним. Сразу после нападения Германии на нашу страну он заявил послу (указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1941 г. полномочные представители были переименованы в чрезвычайных и полномочных послов и посланников) Сметанину, что основой политики Японии является Тройственный пакт с Берлином и Римом, тем самым фактически дезавуировав пакт о нейтралитете и собственный триумф. Политика Токио, похоже, собиралась сделать крутой поворот. И говорил об этом никто иной, как Мацуока, недавно клявшийся Сталину и Молотову в верности и предлагавший им свою голову в случае нарушения договора.

Почему он так поступил? Современники терялись в догадках. Поверил в успех блицкрига и решил «не опоздать на автобус»? Стремился любой ценой остаться в истории? Повредился рассудком от головокружительного развития событий, как прямо сказал на заседании кабинета министр внутренних дел Киитиро Хиранума? Полагаю, что и первое, и второе, и третье. В японском правительстве друзей у СССР не было, но Мацуока никто не поддержал. Вернувшись из Европы, он вознамерился стать следующим премьером: пропагандировал «дипломатию Мацуока» как альтернативу курсу правительства, требовал аудиенций у императора без согласования с премьером (серьезное нарушение субординации) – и столкнулся с сопротивлением бюрократов, министров и военных. Чашу терпения переполнили его выпады против США и Великобритании в то время, когда премьер пытался нормализовать отношения с Вашингтоном. 16 июля Коноэ подал в отставку и два дня спустя сформировал кабинет почти в том же составе… но без Мацуока. Честолюбец потерпел полный крах, окончательно разрушивший его здоровье.

В последний раз мир увидел его 3 мая 1946 г. на первом заседании Токийского процесса, организованного Международным военным трибуналом для Дальнего Востока. Исхудавший и обросший бородой военный преступник категории «А» Мацуока, опираясь на палку, с трудом дошел до трибуны, чтобы произнести единственное слово: «Мудзай» («Не виновен») – в ответ на формальный вопрос, признает ли он себя виновным. 27 июня он умер в больнице Токийского университета, превращенной в американский военный госпиталь. На его похороны пришли не только бывшие коллеги и адвокаты, но и члены суда и обвинения. Советских представителей там не было.