Регина Лисиц: «Город, которого нет» написал автор, которого нет»
Про сырный салат из свеклы
Если спросить человека на улице, знает ли он поэта Регину Лисиц, он ответит «нет», не подозревая о том, что прекрасно знает ее стихи в песнях, которые слышит почти каждый день. «Дожди», «Карусель», «Билет на балет», «К единственному нежному», «Пропадаю я» и сотни других, написала именно она – петербургская пианистка и поэт Регина Лисиц. Интервью с ней – большая редкость, однако «ЭГОИСТУ» она отказать не смогла
Регина, думаю, не только мне будет интересна история создания вашей самой, наверное, популярной песни – «Город, которого нет». Из ваших уст, насколько я понимаю, эта история прозвучит впервые…
Регина Лисиц. Это был первый раз, когда Игорю Корнелюку предложили написать музыку для кино. Началось с того, что он принес мне здоровенный сценарий: почитай. Лето, белые ночи, я стала читать и к утру поняла, что боюсь выйти на улицу.
Серьезно?
Р. Л. Абсолютно! Я даже на дачу к приятелям не поехала! Вспомнила, как они настойчиво меня приглашали, и подумала: нет, тут что-то не так! Но, несмотря на все эти ужасы, сценарий и мои режиссерские фантазии сделали свое дело, и мне стало ясно, каких эмоций и какого масштаба требует песня на титры. На следующий день пришел композитор, я поделилась с ним своими соображениями, и мы стали сочинять песню, которая будет больше и крупнее фильма, будет его накрывать.
Ваш соавтор рассказывает, что музыку он искал очень долго, и это был трудный процесс.
Р. Л. А по-моему, все было как обычно. Мы сидели в моем кабинетике, он играл, а я махала руками: давай это уберем, тут сделаем триоль, и так далее. Сын мой потом сказал: «Ненавижу эту песню!» – «Почему?!» – «Потому что вы целый месяц играли эту музыку у меня за стеной!»
То есть текст вы писали на готовую музыку?
Р. Л. Как всегда. Композитору нужна свобода! И как музыкант я это понимаю: сочинять музыку, когда ты не зажат текстом и ритмом, гораздо легче. Вообще, я считаю, что писать песню на стихи – большое искусство. Кстати, у Юрия Антонова это прекрасно получалось. А у меня, как выяснилось, получается сочинять текст на музыку, так что… Однажды у нас с Михаилом Таничем состоялся забавный диалог: «Я не понимаю, как вы так подтекстовываете музыку». – «А я, Михаил Исаевич, не понимаю, как вы пишете стихи, на которые сочиняют хорошие песни!» – «А я, когда работаю, придумываю свою музыку». – «А я придумываю, как расшифровать чужую». После этого мы обнялись и разошлись, довольные друг другом.
Давайте вернемся к «Бандитскому Петербургу», интересны все подробности.
Р. Л. Как всегда: с утра до ночи слушала музыку и пыталась ее «разглядеть». В какой-то момент меня осенило, что герой стремится вернуть то, что безвозвратно утрачено, и возник «последний шаг длиннее жизни». На этой фразе я надолго застопорилась, потому что в русском языке хорошей рифмы к «жизни» нет, а менять это слово я ни за что не хотела: оно очень точное по смыслу и находится в нужном месте. Кроме того, «и» хорошо тянется на верхней ноте, и «и» там удобно петь. Да, об этом я тоже думаю! В общем, в конце концов получилось то, что получилось. Ничего, что я разрушаю магию песни, или мне этого не простят?
А потом, когда текст еще не был закончен, пришел режиссер фильма Владимир Бортко и спросил, про что я пишу. Я рассказала идею, она ему понравилась, и тут я спросила: «А кто это будет петь?» – «Женщина». – «Нет, так не пойдет!» – «Почему?» – «Потому что это неправда, женщина про это петь не может! Женщина может петь про то, что ее бросили, что она страдает от неразделенной любви и так далее. Петь о том, что она ищет смысл жизни и хочет достичь недостижимого, – нет, в это никто не поверит!» – «Надо попробовать». – «Все равно ничего не получится, из свеклы сырный салат не сделать». – «А ты добавь майонез!» – «Добавить я могу все что угодно, только знаешь, что будет? Ты попробуешь этот салат, поймешь, что он не сырный, и решишь, что я хреновый повар. Поэтому я сразу говорю: женщина эту песню петь не может!» Надо отдать должное режиссеру: он меня понял, и в конце концов песню спел Корнелюк.
Один современный поэт сказал однажды, что смысл всей женской поэзии по сути своей сводится к одной строчке: «Он ушел и больше не пришел». Если полистать Ахматову и Цветаеву, можно оценить, насколько он прав…
Р. Л. Готова с ним согласиться. В женской поэзии много откровенных страданий на одну и ту же тему. Собственно, об этом я Бортко и говорила. У нас с мужчинами совершенно разные поводы для переживаний, разное топливо для стихов, для творчества, да и для жизни.
В моем представлении, ваша песня «Город, которого нет» – уникальный портрет того времени, 90-х годов, когда многим казалось, что страна, в которой мы живем, полностью рухнет, и мы окажемся в какой-то неизвестности и пустыне, и надо будет куда-то бежать, как Иосиф с женой и младенцем из родного Вифлеема. Чувство отчаяния, безысходности и в то же время, по слову одного поэта тех лет, «беспредельной и страшной свободы»…
Р. Л. Мне трудно оценить, как мои песни отзываются и что люди в них слышат. Я помню, мама мне с гордостью сообщила, что ее подруга сказала: «“Город” – это гениальная песня!» Я пожала плечами, на что мама резко заявила: «Ты просто не понимаешь, что ты сделала!» Я действительно этого не понимаю. А может, и не надо это понимать? Какая разница, нравится моя песня кому-то или нет? Я не заточена на результат – в том смысле, что у меня нет задачи написать хит. Наверно, это ужасно, но я сочиняю не для слушателя, а для своих ушей. Я безостановочно слушаю музыку, для того чтобы ее полюбить. Иногда это довольно трудно, но я должна услышать что-то, что отличает ее от всех других музык. И есть только один момент – всего одна секунда, – по которому я понимаю: вот оно, это то самое! И когда это «то самое» найдено, я облекаю его в слова. Сейчас поймала себя на мысли, что все это звучит так серьезно, что даже смешно.
Почему?!
Р. Л. Да потому что «ломал голову», «долго искал», «мучился» – это все кухня. О ней любят говорить люди, которые очень серьезно к себе относятся, а я к ним не принадлежу. Я к себе отношусь с большим чувством иронии, и когда мне говорят что-нибудь вроде «это гениально!», я могу только удивиться и пожать плечами.
А насколько важен, по-вашему, смысл слов в песне, если музыка и так хороша? Может ли плохой текст убить сильную мелодию? Или, наоборот, гениальные стихи – сделать заурядную музыку знаменитой?
Р. Л. Для русского человека очень важен текст и образный ряд. Мы цепляемся за слова и смыслы, для нас музыка и стихи – одно целое. Попробуйте показать певцу только музыку – первое, что он скажет: «А слова?» Без текста им ничего не понятно. Так что да, слова имеют большую силу – они могут убить хорошую музыку и вдохнуть жизнь в не очень хорошую.
Далеко не все это понимают…
Р. Л. Артисты и слушатели это чувствуют. Мне очень часто говорят: «Вы написали про меня». Да и на соавторов я пожаловаться не могу! Игорь Азаров, с которым мы сочинили много прекрасных песен, всегда волнуется в ожидании текста и каждый раз удивляется тому, что у меня получилось. Очень трепетно к моим текстам относится Кальварский. Да все, с кем я сотрудничаю, понимают, чего стоят хорошие стихи. Единственный, кто предпочитает обо мне умалчивать, – Игорь Корнелюк.
Почему?
Р.Л. Этот вопрос мне задают регулярно, ответа на него у меня нет, но результат налицо: люди уверены, что и музыку, и стихи Корнелюк пишет сам. То, что тексты к большинству его песен написала Регина Лисиц – большой секрет, но это, как говорила Люся Сенчина, начало другого разговора. Единственное, о чём я жалею, так это о том, что ни одной нашей песни не спела Алла Пугачёва.
А такая возможность была?
Р.Л. Да, она услышала песню «Возвращайся» и пригласила нас в гости. Мы с Игорем провели у неё целый день, но, к сожалению, это ничем не закончилось.
Песни не нашлось?
Р.Л. Что значит «не нашлось»? Надо было подумать и сочинить, а Игорь подумал и не стал – продолжил петь сам.
Разве это плохо?
Р.Л. Нет, конечно! Просто, когда ты сочиняешь не только для себя, ты невольно начинаешь искать другую, новую интонацию, и это обогащает. Не говоря уже о том, что чем больше артистов поют твои песни, тем больше людей эти песни слышат.
За стихами можно спрятаться
Скажите, а чем стихи, по-вашему, как литературный жанр отличаются от прозы?
Р. Л. Бродский справедливо заметил, что в каком-то смысле не ты пишешь стихи, а они вынуждают тебя идти туда, куда ты вроде и не собирался. Кроме того, изящная словесность – очень хороший способ остаться незамеченным. Там можно спрятаться за рифмой и затянуть читателя в омут метафор и прочих красивостей. По стихам личность автора довольно трудно понять – поэт, что еще скажешь! А в прозе не спрячешься, в прозе автор виден всегда! О чем бы он ни писал, ты его чувствуешь и можешь понять и сказать о нем многое. Кстати, что касается прозы, я сделала вывод, с которым кто-то, конечно, поспорит, и тем не менее. Я думаю, что одним из самых главных талантов прозаика является бесстыдство. Не каждый может кинуть в топку своих произведений чувства родственников, друзей и свои личные отношения. Для этого требуется абсолютное бесстрашие и именно бесстыдство. Осознав это, я поняла, почему не могу писать прозой.
Сразу вспоминаются имена Льва Толстого и Эдуарда Лимонова, которые были предельно откровенны и оскорбили практически всех, кто только способен был на них обижаться.
Р. Л. Так и Булгаков был до предела откровенен! Поэтому на него и обижались все кому не лень. Возьмите один только «Театральный роман»! А Достоевский чем не пример совершенно откровенного бесстыдства?
А каково, на ваш взгляд, место поэзии в современном мире? В шестидесятые годы прошлого века поэты собирали стадионы, потом в кочегарках под гитару пели Цой с иноагентом Гребенщиковым, потом они вышли из кочегарок на стадионы. А сейчас что происходит?
Р. Л. По-моему, все то же самое. Вы заметили, что большое количество рекламных слоганов пишется в стихах?
Но в каких-то, как правило, убогих.
Р. Л. Это неважно. Важно, что в России люди любят стихи и слушают их с большим удовольствием. Может, сейчас поэты и не являются властителями дум, как это было в шестидесятые, но поэзия из нашей жизни никуда не делась и не денется. Вы не замечали, что на днях рождения и прочих праздниках обязательно найдутся люди, сочинившие поздравления в стихах? Это ведь тоже говорит о том, что поэзия нашим людям по-прежнему очень близка.
Сейчас модно составлять списки 100 главных книг мировой литературы. А вот по вашей версии истории русской поэзии – какие имена в ней главные, какая эпоха важнее?
Р. Л. О, это очень трудный вопрос. Для меня в начале находится Пушкин, а в конце – Бродский. Он заново открыл для меня поэзию. Помню, у меня вдруг возникло ощущение, что при всей его любви к изящной словесности он пишет стихи как прозу. Да, Бродский меня потряс. А Быков его почему-то ругает. Вероятно, в этом есть какая-то ревность…
Мое мнение: Дмитрий Быков ругает Бродского не потому, что у него есть к нему какие-то претензии, он делает это ради дружбы с Александром Кушнером.
Р. Л. Да? Ну ладно, пусть они оба ругают Бродского: им приятно, Бродскому все равно, а я переживу. Человеческую природу никуда не денешь. Можно, конечно, скрывать себя от себя, показывать другим, какой ты умный, принципиальный, интеллектуальный… Можно хотеть казаться кем-то, только рано или поздно тебя все равно увидят таким, каков ты есть со всеми твоими слабостями и грехами.
___
* - Дмитрий Быков и Борис Гребенщиков
Минюстом России присвоен статус «иностранный агент»
