Тимур Кулов: в поисках «Носа»
Мне кажется, когда Николай Васильевич Гоголь придумывал и записывал свою повесть, он вполне справедливо мог полагать, что «Нос» – это какой-то предел творческого «угара», что он создал нечто, превосходящее самые дикие фантазии своего любимого Гофмана – главного фантазера Европы в ту эпоху. Однако в процессе просмотра спектакля Тимура Кулова возникает ощущение, что режиссер в своем собственном творческом «угаре» шагнул (или прыгнул?) еще дальше. При этом «Нос» Тимура Кулова – спектакль насколько авторский и «режиссерский», настолько абсолютно и «актерский»: трудно представить себе все эти дикие, чудовищные и провокационные мизансцены в исполнении каких-то других актеров, другой труппы, кроме тюзовской. Сложно кого-то выделить, потому что на сцене «жгут» все – одинаково круто и каждый по-своему. А просто переписывать из программки имена исполнителей ролей не вижу ни малейшего смысла.
К слову, тут надо особо отметить вклад в репертуар санкт-петербургского ТЮЗа его директора Светланы Васильевны Лаврецовой. Под ее руководством репертуар театра расширился в разы, возникли десятки новых названий для всей семьи, а также в возрастном формате 16/18+, приглашаются лучшие режиссеры из России и из самых разных стран. Что вполне логично: ТЮЗ – одна из самых географически удобных и интерьерно комфортабельных площадок нашего города, с тремя сценами – Большой, Малой и Новой.
Пересказывать спектакль Тимура Кулова или писать на него рецензию – дело крайне неблагодарное, потому что, перебирая любые слова и их сочетания, ты нисколько не приближаешься к тому ошеломительному впечатлению, которое производит на зрителя это поистине дионисийское действие. Перед тем как пообщаться с режиссером, я перечитал «Нос» и понял, что по сути Гоголь описывает сны нескольких петербургских жителей, причем сны кошмарные, и кошмар у каждого – свой. У цирюльника Ивана Яковлевича кошмар про найденный в пироге нос, а у майора Ковалёва про собственный нос – потерянный, да еще и разгуливающий после этого по Невскому! Это как в загадочной реплике Гераклита: спящие повернуты лицом к стене. Сюрреализм в том, что сны эти как бы пересекаются, и тут вспоминаешь, что в 1809 году родился не только Николай Гоголь, но и его заатлантическое alter ego – Эдгар Алан По, – так же погруженный в «сон во сне» и так же боявшийся быть похороненным заживо.
Размышляя о спектакле, вспоминая другие петербургские повести Гоголя, я подумал, что от них, от этих повестей – «Портрета», «Шинели», «Невского проспект», «Записок сумасшедшего» – не более одного шага до фантасмагории «Петербурга» Андрея Белого, отзвуки которого мне также послышались в спектакле Тимура Кулова. И ведь при всем их очень черном юморе петербургские повести Гоголя – сплошь трагедии, там нет солнца, там нет счастливых людей – есть только люди, обезумевшие навроде Поприщина или того же майора Ковалёва – и не столько от несчастий и горя, как Акакий Акакиевич Башмачкин, сколько от полной бессмысленности их жизней в этом сонно-странном мороке беспощадного к людям города-призрака. Да и петербургские фильмы Балабанова тут не хочешь, да вспомнишь – «Счастливые дни», «Про уродов и людей», первый «Брат», конечно же…
Необычность, яркость и другие достоинства спектакля были оценены четырьмя номинациями на высшую театральную премию Санкт-Петербурга «Золотой софит» 2022/23: «Лучший спектакль малой формы», «Лучшая работа режиссера», «Лучший актерский дуэт» – Анна Лебедь и Дмитрий Ткаченко (Ковалёв, коллежский асессор), «Лучшая роль второго плана» – Никита Остриков (Редактор).
16 апреля тюзовской постановке «Носа» исполнилось ровно год, в течение которого спектакль при полных аншлагах прошел на Малой сцене двенадцать раз, что неудивительно. И этот «Нос» Гоголя – Кулова явно просится, если не сказать – просовывается, и на большую сцену, и в синематограф. А «ЭГОИСТУ» посчастливилось побеседовать с режиссером, «поймать» которого из-за его высокой востребованности по многим уголкам нашей страны, да и за границей, тоже было не так-то просто.
«Нос» – абсолютно петербургское произведение Гоголя, невозможно представить, чтобы майор Ковалёв потерял свое «достоинство» в каких-то других географических координатах. Тимур, а каково место Санкт-Петербурга в вашей жизни? Когда вам довелось впервые побывать на берегах Невы?
Тимур Кулов. Я впервые увидел Санкт-Петербург, когда учился в школе, в десятом классе, мы приехали сюда с экскурсией. Это был праздник жизни – увидеть вживую настоящий музей под открытым небом: мне так думалось до встречи с этим городом, и так и оказалось. Впечатление незабываемое.
А какое время года было?
Т. К. Это была весна, это был конец марта – начало апреля, хотя вроде и слякотно было, но при этом очень солнечно. Мы гуляли по Невскому, естественно, разинув рот, и я запомнил свое восхищение величием творения рук человека, что такое вообще возможно – создать такой город. Я помню эти свои детские подростковые ощущения.
А вы учились в Татарстане, насколько я понимаю?
Т. К. В школе я учился в Набережных Челнах, в городе «КАМАЗов». И когда я очутился в Петербурге, я, парень из такого, ну так скажем, заводского города – это, конечно, было огромное впечатление. Я вдруг оказался в каком-то совершенно, как мне казалось, ином мире. В мире этих повестей, историй Гоголя и Достоевского. Я уже читал к тому времени, конечно, «Преступление и наказание», имел предварительные впечатления, какой-то багаж знаний, пусть и подростковый, об этом городе. Потом, в студенчестве, уже учась в Казани, а потом в Москве, бывал иногда наездами. И это город юности, юношества вообще, город энергии для меня все-таки. Несмотря на всю свою музейность, в Петербурге есть такой драйв, если грубо сказать, такой барный драйв, молодежный.
Этот прекрасный барный драйв – настоящее очарование юности – в полной мере присутствует в вашем спектакле…
Т. К. Конечно, все студенты стремятся поехать погулять в Питере. Приехать в город, насладиться, вдохновиться, вдохнуть его и жить дальше на этом вдохновении в своих городах. Но, тем не менее, когда я более года назад оказался на постановке уже на длительный период, не на один месяц, а на подольше, я почувствовал, что Петербург мне дает энергию. Некоторые вот говорят, что он у них забирает энергию. Я знаю людей, которые говорят: Петербург – не мой город, он забирает у меня энергию.
Как человек, родившийся в этом городе, проживший в нем большую часть своей жизни и отчасти ощущающий себя уже музейным экспонатом, могу вам сказать, что Петербург забирает энергию в основном у местных жителей, у тех, кто живет здесь постоянно. Помните у Балабанова в первом «Брате» – в сцене на Васильевском острове недалеко от Серафимовского кладбища…
Т. К. Помню. Немец там говорит Даниле Багрову: «Город – страшная сила. А чем больше город, тем он сильнее. Он засасывает. Только сильный может выкарабкаться…» И в финале потом: «Сильный приезжает в город – становится слабым. Город забирает силу. Вот и ты пропал…»
И сам Балабанов с Урала ведь приехал, но прижился, жил на Васильевском острове, где чуть не половина сцен первого «Брата» отснята. Балабанов стал настоящим петербуржцем и, соответственно, «пропал», так же, как его киногерой Данила Багров, – если вспоминать последний год его жизни, когда он фактически занимался латентным самоубийством при помощи известного народного средства…
Т. К. Нет-нет, Балабанов как художник не пропал, он, наоборот, соединился с Питером в таком уникальном творческом тандеме, он слился с городом и дал ему какую-то свою энергию.
Он-то, конечно, энергию городу дал, но последний год его жизни, по-моему, был настолько катастрофичным и трагическим, когда великий режиссер, находясь на пике славы и возможностей, не знал, чем заняться, и фактически сознательно уходил из жизни… Вообще, многие люди в Петербург приезжают болеть и умирать. Пушкин родился в Москве, застрелили в Петербурге. Достоевский родился в Москве, умер в Петербурге. Чайковский родился в Воткинске, умер в Петербурге. Мусоргский родился в Псковской губернии, ушел из жизни похожим на Балабанова способом на берегах Невы. Гончаров, Гаршин, Лесков, список очень длинный – не думаю, к сожалению, что Балабанов в нем последний.
Т. К. Ужасное наблюдение! Но если посчитать, сколько в Москве выдающихся людей умерло, то тоже мало не покажется… Питер не маленький город. А сколько здесь выдающихся людей родилось!
На самом деле – не так много, как хотелось бы: Санкт-Петербург в этом смысле как США – пространство для приезжих. Большинство людей, прославивших город, здесь не родились – начиная от его основателя Петра Первого и завезенных им из Европы архитекторов и инженеров...
Т. К. Но опыт пребывания в этом городе прекрасен!
Расскажите, пожалуйста, о месте Гоголя в вашей жизни.
Т. К. В ходе моей учебы я никогда не сталкивался с Гоголем, что удивительно. Не сталкивался с ним и позже. «Нос» на Малой сцене питерского ТЮЗа – это моя первая в жизни работа по Гоголю. И сейчас я прям не то что влюбился в него, это, наверное, слишком громкое слово, но я вижу в Гоголе очень много необъяснимо интуитивных точек соприкосновения со мной. Я как будто когда-то знал его. Вот такое ощущение. Как будто где-то видел такого человека. Я уже говорил где-то в интервью, не помню, на телевидении, по-моему, в Петербурге год назад о том, что вообще не Чехов, как многие думают, а Гоголь был предтечей многих сегодняшних мэтров – братьев Коэнов, Тарантино, бессмысленных диалогов, обыденной бессмысленности человеческой жизни. У нас про это был Гоголь. Понятно, что были и какие-то европейские авторы, но для меня в нашей парадигме, в нашей ментальности это Гоголь, конечно. Он был первым, мне кажется. В том же «Носе», например, когда полицейский приходит возвращать нос, про свою близорукость полчаса талдычит Ковалёву. Зачем? Для чего? А это его какая-то боль. Ну, там очень много нюансов, простоты и той же самой бессмыслицы, парадоксов, абсурда. Все это не может, конечно, не трогать. Хотя есть, наверное, кого не цепляет и кому неинтересны такие вещи.
Константин Леонтьев, кажется, говорил, что «Мертвые души» – это клевета на Россию, паноптикум уродов, что Гоголь не увидел в русской среде людей, достойных восхищения и уважения, – в отличие, например, от Лескова, автора «Левши» и «Очарованного странника». Бунин не любил Гоголя, называл его «лубочным писателем», но это писательская ревность, мне кажется.
Т. К. Бунин – странно, другое время, другая эпоха. Не понимаю, почему он наезжал на старика.
На рубеже девятнадцатого-двадцатого веков у Гоголя были последователи в лице оппонентов Бунина – символистов: Фёдора Сологуба, например, с его Недотыкомкой, Андрея Белого, автора книги «Мастерство Гоголя»… А символистов Бунин просто ненавидел.
Т. К. Я ставил «Мелкого беса» в Челябинском камерном театре. (В позапрошлом году этот спектакль попал в лонглист «Золотой маски». – Прим. ред.)
Возвращаясь к вашему «Носу»: вы перенесли Гоголя в несколько абстрактную современность. Непонятно, это 1990-е годы или нулевые или прямо намедни. Вы считаете, что это все актуально, что Гоголь не устарел, что его проза – не музейный экспонат?
Т. К. Нет, конечно, не устарел, и у меня не было конкретной задачи перенести действие «Носа» в современность. Гоголь – это же целая Вселенная с огромным нахлестом уже сделанного, поставленного другими – сколько раз ставили и тот же «Нос», и «Ревизора», и все остальное. Мы с художником Николем Клампертом искали форму, в которой можно было бы заниматься Вселенной Гоголя. Все, что на сцене, это Вселенная Гоголя, это и не осовременивание, и не музей. Это попытка найти «Нос» в сегодняшней действительности. Вообще, зачем брать классику, если не делать в ней каких-то маленьких открытий. Вот мы и занимались этим, мы искали, мы открыли, где Гоголь сегодня, где «Нос» сегодня. И я думаю, какие-то вещи мы раскрыли, поэтому наш «Нос» пользуется, громко скажем, определенным «спросом». Наша постановка действительно интересна тем, что она увидела в этом произведении, в хорошо и давно всем известном тексте какие-то новые вещи, мне кажется.
Если говорить об истоках Гоголя, я думаю, это Гофман прежде всего. А что-то из Гофмана вам не приходилось ставить?
Т. К. Еще нет, но я не исключаю того, что в какой-то момент мы дойдем и до Библии.
Тимур, можно попросить еще немножко о себе. Ваш спектакль вызвал большой интерес к вашей личности. Что вы читаете помимо Гоголя? Какую музыку слушаете? Ваши любимые фильмы?
Т. К. Я никогда не стесняюсь говорить о том, что один из моих любимых фильмов – это «Титаник» Джеймса Кэмерона. Я, конечно же, смотрел много фильмов и в целом человек довольно интересующийся. Стараюсь не выпадать. Но для меня важнее такие вот душевные точки, наверное, связанные с воспоминаниями, с местом или с теми людьми, с которыми я что-то посмотрел. Я сейчас говорю не от ума, а от сердца. Когда готовлюсь к постановке, я люблю читать не художественную литературу. Это может быть инструкция, как собрать парус, например, на яхте или что-нибудь еще. Какие-то вещи не сюжетные, совершенно не связанные с художественностью, но которые очень мне помогают: как правильно вкрутить лампочку, например. Я мечтаю поставить антисюжетную вещь про ту же самую лампочку. Лампочка – это условность, вы понимаете…
Люблю встречаться с интересными людьми, всегда вдохновляюсь такими встречами. Жизнь – это вообще всегда встречи и расставания. И очень важно, кого мы в этой жизни встречаем, – насколько ты фартовый человек. Я благодарен судьбе, что у меня в жизни всегда встречались и встречаются люди, к которым хочется тянуться, на которых хочется быть похожим, которым удивляешься, у которых можешь учиться, – слава Богу, такие люди в мире есть.
А путешествие, перемена места?
Т. К. Да, это еще одна очень важная в жизни вещь – смена мест, смена городов, стран. Я, конечно, не заядлый путешественник, некоторые в моем возрасте уже полмира объездили. Я этим похвастаться не могу, перемещаюсь все больше внутри страны. Но в путешествиях самое главное не новые стены и не новые земли, а люди, с которыми ты встречаешься.
А какое самое любимое место на нашей планете?
Т. К. Любимое место на земле для меня – поселок Николо-Березовка в республике Башкортостан, откуда родом мои родители, которые там уже похоронены, там жили мои деды и бабушки. Поэтому это место для меня такое очень важное и душевное: раз в год мы всегда туда приезжаем. Я там провел детство, это был летний отдых в деревне с бабушкой. А из впечатлений путешествий… Ну вот из последних меня очень впечатлил Нижний Новгород. Нижний Новгород – это город, который сочетает в себе человеческую душевность и в то же время комфорт, социальную обустроенность. Бывает, город обустроен, и становится немножко так слишком «лосково», ну, не очень приятно, не по сердцу, а в Нижнем соединяется одно с другим. И город уже такой довольно ухоженный, видно, что им занимаются в последние годы, и теплота человеческая не ушла. Это меня очень впечатлило. Я там выпустил спектакль по рассказам Шукшина, «Бабье лето» называется. Это была моя последняя премьера.
Но, конечно же, на самом первом месте для меня семья – две мои прекрасные дочери, моя супруга, которая морально и творчески поддерживает меня в каждом моем проекте. Это очень важно в жизни.
__
Открывающая иллюстрация | фото Татьяна Никишкина
