Зигзаг неудачи, или Последняя страсть Дриё Ла Рошеля

15 марта 1945 г. в Париже покончил жизнь самоубийством 52-летний прозаик и публицист Пьер Дриё Ла Рошель, ныне признанный классиком. Российский читатель знает его по главному роману «Жиль» (1939), перевод которого вышел в 2020 г. с послесловием автора этих строк, разъясняющим политические сюжеты. Это важно: Политика была главной страстью писателя наравне с Эротикой

Биография Дриё Ла Рошеля весьма обычна. Сын парижского адвоката, учился в Свободной школе политических наук, но не окончил. Участвовал в Первой мировой войне рядовым, затем сержантом пехоты, трижды ранен и награжден Военным Крестом. Дважды женат, дважды разведен, сменил множество любовниц. Презирая буржуазный образ жизни, любил модные костюмы, дорогие рестораны и бордели.

В молодости писал стихи – но кто их не писал? Осознав, что поэт из него не выйдет, перешел на прозу, основанную на личном опыте и сдобренную изрядной долей сарказма. После первых успехов понял, что может зарабатывать пером. Главные герои прозы Дриё: сильные, чувственные, разочарованные, циничные, притом склонные к лиризму и готовые к самопожертвованию мужчины, – всегда проекция автора. Прототипами других героев были знакомые, жены и возлюбленные. Из-за повторяемости сюжетных линий место действия приходилось переносить в экзотическую обстановку то Персии, то Южной Америки. Насыщенная эротикой проза Дриё проникнута ощущением кризиса мужественности, распада общества и семьи. Этим он прославился.

Гораздо интереснее политическая эволюция Дриё Ла Рошеля, на протяжении четверти века шедшая зигзагами и совмещавшая вроде бы несовместимые вещи. До Первой мировой он не задумывался о политике. Вернувшись с войны, узнал, что приятель его юности Раймон Лефевр стал коммунистом, – и заинтересовался новой модой. Первую книгу его публицистики «Масштаб Франции» (1922) заметил идеолог монархизма и радикального национализма Шарль Моррас. Притяжение Дриё к Моррасу, перемежавшееся с отталкиванием, продолжалось добрых 20 лет и закончилось разрывом. В первой половине двадцатых участвовал в хулиганских эскападах дадаистов и сюрреалистов вместе с Андре Бретоном и Луи Арагоном, будущим коммунистическим трибуном. Присматривался к «великому эксперименту» в Советском Союзе, пропагандировал единство Европы и считался левым… пока не грянул гром 6 февраля 1934 г.

В тот день Париж взорвался демонстрациями горожан, возмущенных ухудшением экономического положения, коррупцией, бездействием и бессилием властей. Праворадикальные и ветеранские организации вывели людей на улицы под лозунгами «Долой воров!» и «Депутатов в Сену!». Полиция открыла огонь, появились убитые и раненые. Свидетель событий Дриё, по его собственным словам, «резко отвернулся от коммунистической формы социализма», затем объявил себя фашистом. Тогда это слово для многих имело иное значение, чем сейчас, точнее, несло другую эмоциональную и смысловую нагрузку. Оно означало нонконформизм, одновременное неприятие буржуазного и советского кредо, демократии, либерализма и коммунизма. В качестве третьего Пути Дриё пытался придумать «фашистский социализм». Так называлась его книга, изданная в 1934 г. и в 2001 г. переведенная на русский язык.

Дневник писался для истории – Дриё предполагал посмертное издание, причем настаивал на полном тексте, – но все же лежал в ящике стола. Однако похожие вещи, хотя не столь прямо выраженные, автор публиковал в прессе оккупированного немцами Парижа, умудряясь проводить тексты через цензуру. Статьи, которые Дриё с декабря 1943 г. по август 1944 г. печатал в еженедельнике молодого радикала Люсьена Комбеля «Национальная революция», впервые собраны в книгу лишь в 2004 г. (далее цитирую их в своем переводе). Перечитаем неизвестного и незамеченного Дриё Ла Рошеля, дав слово автору: цитаты «от первого лица» лучше любого пересказа.
 
Сталин привлекал его внимание с начала новой войны в Европе. «Гитлер и Сталин. Ср.: Наполеон и Александр в Тильзите» (16.09.1939). Насколько прочным окажется их союз, который до «пакта Молотова – Риббентропа» казался невозможным? «Демократии ждут решений Сталина, Гитлера, Муссолини. Сформируют ли они триумвират?» (2.10.1939) – этим вопросом задавался весь мир. «…если Сталин сойдется с Гитлером», – записал Дриё 23 ноября и тут же добавил: «…чего он, впрочем, не сделает». Он радовался поражениям Красной армии в Финляндии, повторяя расхожие нелепицы про Россию: «Ничто не может родиться на этой бескрайней, безмерной равнине. Достоевский объяснил, что всё в России было создано инородцами: прибалтами, немцами, кавказцами, евреями; но они мало что могут сделать, обрабатывая столь зыбкий материал... Все это как нельзя лучше отвечает замыслам Гитлера. Ясно, что он мог рискнуть и пойти на союз с русскими, будучи уверенным, что свернет шею своему союзнику. И Сталин был прав, не рискнув пойти против Гитлера!» (23.12.1939). 

Сколько еще раз Дриё изменит свое мнение! До симпатий к Сталину было далеко, но писатель уже видел его среди вершителей судеб мира. «Два или три кесаря сражаются между собой, и непонятно, кто из них станет Августом. Битва идет между Сталиным, Муссолини и Гитлером» (5.02.1940).

Дриё вел дневник с перерывами, и Россия снова появилась там лишь 21 сентября 1941 г.: «Будет ли Московия разбита, уничтожена? Или она выйдет явно закаленной?» «Коллаборационист» не радовался успехам Гитлера, но задавался вопросом об их последствиях. «Победа немцев в России. До какого предела распространится эта победа? На Урале будет создан новый фронт. Что станет с коммунизмом?» (10.10.1941). «Возможно, что коммунизм, уже сильно изменившийся, исчезнет в войне. Но русские от этого станут только сильнее» (12.11.1941).

По ходу событий тональность записей менялась. «Мне в конце концов скорее хотелось бы, чтобы Европа стала коммунистической и русской, нежели чтобы она снова стала английской» (22.12.1941) – неожиданно, не правда ли? «Не появится ли русско-германский фронт, выступающий против Запада? […] Гитлер, только наполовину победивший в России, мог бы сам пойти на сближение с русскими» (10.05.1942). Неужели опять ситуация августа – сентября 1939 г.?

Сталинградская битва и высадка союзников в Северной Африке окончательно смешали мысли и чувства. 8 ноября 1942 г. Дриё записал: «Уж лучше бы я погиб, служа в СС». И всего лишь через день: «Это будет красивое зрелище: Красная Армия на Елисейских полях». Сорок дней спустя: «Русские победят и всё сметут. Казаки опять придут на Елисейские поля. Сталин в Версале» (17.12.1942). Писатель, осознавший, что он оказался «в лагере побежденных», начал новый зигзаг.

16 февраля 1943 г. Дриё сделал важное признание: «Я всегда верил в худшее, в абсолютный упадок Европы и мира. […] Россия не усилит Европу, она ее прикончит; она завершит воздействие Америки на Европу, как и труд самой Европы. Но Россия над Европой будет чем-то вроде Рима над всем миром. […] Поднимется ли в Европе волна против России? Не думаю. Думаю, что все буржуазии позволят себя прикончить поодиночке. "Антибольшевистский" крестовый поход невозможен; пролетарии не пойдут, а буржуазных армий недостаточно. […] Почему я был против коммунизма? Старый инстинкт, очень сильный, и не буржуазный, а более древний. […] Я тщетно пытался стать коммунистом. И все же я ненавижу буржуазию; я на деле ненавижу все классы, будучи деклассированным. И все же классовый инстинкт сильнее любого другого. Умирая, я сполна порадуюсь мысли о том, что буржуазия должна сдохнуть».

Эти мысли не отпускали Дриё. «Нужно, чтобы прогнившее рухнуло, к тому же моя ненависть к демократии заставляет меня пожелать успехов коммунистам. […] Сталин лучше, чем Гитлер, является выразителем железного закона» (2.09.1943). «В любом случае я с радостью приветствую пришествие русских и коммунизма. Оно будет жестоко, жестоко разрушительно, непереносимо для нашего поколения, которое все погибнет медленной или мгновенной смертью, но уж лучше это, чем возврат старого, возврат англосаксонского хлама, возрождение буржуазии, подновление демократии» (29.03.1944).

Выступления Дриё в печати были не антисоветскими, но антибританскими. «Сталин должен хотеть отомстить англичанам за царя Александра I», – уверял он читателей «Национальной революции» 19 февраля 1944 г., со значением добавив: «Он, как Сталин против Гитлера, оказал Наполеону единственное настоящее сопротивление». И предсказал, что на сей раз Сталин не даст англосаксам украсть плоды своей победы.

Даже рассказы «молодого товарища […] прибывшего с русского фронта», которому «Россия представляется ничтожной и слабой» (1.03.1944), не повлияли на оценки и предчувствия Дриё. «Россия – это империя 200 миллионов, обладательница самых больших природных богатств, оседлавшая Европу и Азию, она сегодня или завтра выйдет на Тихий и Индийский океаны, в Атлантику, в Средиземноморье», – напомнил он 14 февраля 1944 г. читателям «Национальной революции». Там же 25 марта он сознался в недооценке советской мощи: «Я провел в Москве пятнадцать дней (в 1935 г. – В. М.) и по плохому качеству трамваев сделал вывод о плохом качестве пушек». «Русские в Румынии, ура!» – лаконично отметил Дриё 23 марта 1944 г. Контекст поясняет запись от 28 июня: «Я до омерзения разъярен импотенцией фашизма, немецкой импотенцией, европейской импотенцией. […] Остаются Сталин и Рузвельт».

Высадку союзников во Франции 6 июня 1944 г. Дриё воспринял в глобальной перспективе: «Взгляд устремлен к Москве. При крушении фашизма я обращаю свои последние мысли к коммунизму. Я желаю его победы, которая представляется мне не обязательно немедленной, но вполне вероятной на более или менее долгий срок. […] Сталин – это куда более полная, чем Гитлер, победа человека над человеком, более сильного человека над более слабым» (10.06.1944). Комментируя в тот же день в «Национальной революции» известную фальшивку «Завещание Петра Великого» и признавая сомнительность «источника», Дриё изобразил Сталина победоносным преемником царей, как и в последующих обзорах военной ситуации. Цензура пропускала…

За внешним рационализмом Дриё скрывался неисправимый романтик. «Разумеется, я был идиотом, поверив в Наполеона (т.е. в Гитлера. – В. М.), а это всего лишь нагромождение ошибок и глупостей, – признался он себе в конце июля 1944 г. – Но если не будет Наполеона, что останется в жизни? Я горжусь тем, что верил в Наполеона. А сейчас верю в Сталина». И несколько дней спустя: «Русские приближаются к Варшаве. Осанна! Ура! Вот что я сегодня кричу. Раз буржуазия так идиотична, раз гитлеризм всего лишь посредственность (жестокая, как всякая посредственность), раз Европа отказывается от самосознания и объединения, да свершится, как говорится, суд Божий».

«Я уже не смогу написать ни строчки, чтобы не проявился мой коммунизм. Единственный мой стимул выжить – чтобы бороться вместе с русскими против американцев», – записал Дриё 29 июля 1944 г. Он носился с безумной идеей вступить в Ваффен-СС и попроситься на Восточный фронт, чтобы… в первом же бою перейти на сторону Красной армии и предложить свои услуги Сталину против англосаксов. При этом писатель отказался от реальных виз в Швейцарию и Испанию, которые ему предложили – сначала знакомый немец, затем знакомый голлист. Вечером 11 августа 1944 г. Дриё попытался покончить с собой, но был спасен… сначала первой бывшей женой… потом второй бывшей женой. («Что за вздор?» – скажет любой, прочитав подобное в романе.) Дальше было подполье, в котором он писал новый роман и следил за движением Красной армии к Берлину и торжеством «нового русского империализма» (заметки опубликованы в приложении к дневнику). 15 марта 1945 г. Пьер Дриё Ла Рошель окончательно подвел итог, попросив в предсмертной записке больше не спасать его.